Чёртов палец

Всю ночь он не мог заснуть и, прождав ещё полдня, в сильной тревоге отправился на железнодорожную станцию в Левашово, откуда по телефону заявил в полицию об её исчезновении. Сбивчивую речь Навроцкого в полиции выслушали внимательно, вежливо заметив, что сутки или двое — слишком небольшой срок, чтобы беспокоиться. Тем не менее после его настойчивых уверений, что девушке совершенно некуда было пойти, ему пообещали прислать своего человека. К немалому его удивлению, уже часа через два посте его возвращения со станции возле дома остановилась коляска, из которой вышел долговязый молодой человек в очках с толстыми круглыми стёклами. Навроцкий встретил его на крыльце.

— Светозар Овечкин, сыскная полиция, — назвался гость, и очки его заблестели на солнце.

Господин Овечкин не любил упоминать свою скромную должность в сыскной полиции, слово «помощник» заставляло его краснеть до ушей. Втайне он мечтал об уходе патрона на пенсию и мысленно уже занимал его место. В этот день он впервые выполнял служебные обязанности один, без начальника, уехавшего подлечить подагру на кавказские минеральные воды, и целиком был поглощён мыслью о том, насколько хорош он в роли настоящего уголовного следователя, ведущего собственное расследование.

— Феликс Навроцкий, — представился князь. — Прошу вас…

Овечкин вошёл в дом и осмотрелся.

— Вы утверждаете, что проживавшая у вас девица Янсон исчезла? — спросил он, стараясь придать голосу солидности.

— Именно так. Разумеется, я не могу утверждать это наверное, но её нет уже второй день.

— Когда точнее вы обнаружили её исчезновение?

— Вчера утром.

— Гм… Рановато вы изволили обеспокоиться, — недовольно покачал головой Овечкин. — Впрочем, сколько ей лет?

— Двадцать один год.

Овечкин достал из кармана пиджака блокнот и начал записывать.

— Как она выглядит?

— Блондинка, немного выше среднего роста, худощавая… глаза серо-голубые…

— Особые приметы?..

— Не знаю… Пожалуй, нет никаких…

Овечкин неловко потоптался на месте, постучал карандашом по блокноту.

— А что же её вещи?

— Вещи, кажется, остались на месте.

— Вы позволите на них взглянуть?

Навроцкий провёл полицейского наверх, в комнаты Лотты, где тот с любопытством осмотрел обстановку.

— Так она проживала здесь, наверху?

— Да.

— Если я верно понял, вы жили отдельно?

Овечкин навёл свои круглые стекляшки на Навроцкого.

— Совершенно верно, мы жили отдельно, каждый — в своих комнатах.

— Гм…

Овечкин ещё раз покрутил головой по сторонам. Заметив в углу комнаты мольберт, он приподнял накинутый на него кусок ткани, под которым оказался картон с пришпиленным рисунком.

— Гм… Недурно… Рисовала сама мадмуазель Янсон?

— Да. Это всё её рисунки.

Овечкин быстро оглядел несколько висевших на стене акварелей, не задерживая внимания ни на одной из них, и небрежно порылся в папке с листами эскизов.

— У вас имеется какое-нибудь оружие? — спросил он вдруг, оторвавшись от папки.

— Револьвер.

— Позвольте, пожалуйста, и на него взглянуть.

— Одну минуту.

Навроцкий спустился к себе, достал из комода «Веблей» и, вернувшись, передал его полицейскому.

Овечкин повертел револьвер в руках, понюхал его, заглянул в ствол.

— Ф. Н.? Феликс Навроцкий, стало быть?

— Именно.

Овечкину показалось, что подобную монограмму он где-то уже видел, и совсем недавно. Но где? Он силился вспомнить — и не мог. Изъян памяти встревожил его мозг, взбудоражил нервы.

— Не найдётся ли у вас выпить? — спросил он, стараясь не выказывать своего возбуждения.

— Выпить? — переспросил Навроцкий.

— Да. Воды…

— Ах, воды… Да, конечно…