Не успела я и слово вставить в ответ на эту «вдруг откуда ни возьмись» тираду, больше похожую на язвительную отповедь, как Янур уже ушел.
Что с ним творится? Я нахмурилась. И почему мне кажется, что тут замешана Соломея?
Стежки ровной строчкой ложились на фиолетовую ткань. Я хоть и не была никогда любительницей шить, слишком непоседлива для этого, но делать это умела хорошо. В детстве мачеха часто предъявляла мою вышивку отцу, заявляя, что это у Каринды ручки золотые, а Лола только иголки в зад сестры втыкать горазда.
Было очень обидно, ведь на самом деле полотенца с вышивкой моей криворукой сестренки годились только на то, чтобы мышей в них хоронить или тараканов по заднице шлепать. Но я молчала, помня о ледяном погребе с крысами.
Однажды не выдержала и сделала так, чтобы отец застал меня за чудесной вышивкой для праздничного передничка. Но мачеха выставила все так, будто я хитростью пыталась выдать за свою работу Каринды.
Мои мольбы и предложение на его глазах что-то вышить, чтобы доказать, что я не вру, отец слушать не стал, просто ушел. А мне осталось лишь молча принять гнев мачехи — синяки неделю потом не сходили.
— Ну, готово! — прогнав неприятные воспоминания, я встала с кровати и протянула Пружинке платье, которое сшила из своего. — Примеряй, зайка!
— Лола, — с сомнением протянула она, исподлобья глядя то на меня, то на платье.
— Что? Не нравится? Ты же сама выбирала и цвет, и фасончик!
— Нет, очень-очень нравится! — девочка закивала, и локоны смешно запрыгали следом. — Но вдруг я его запачкаю? Оно такое красивое!
— Не беда, постираем! А если что, — подмигнула ей, — сверху наденем кружевной передничек, чтобы пятно было не видно, и все! Давай, меряй! Потом еще одно сошьем, для того, чтобы ты могла его каждый день носить и не бояться запачкать.
— А можно я его в день рождения поношу, немного? — нырнув в платье, которое я подняла над ее головой, спросила девочка.
— Даже нужно, целый день, — разгладила складочки, поправила рукава-фонарики и бант сзади. — Вот, красота же! Тебе нравится? — развернула ее личиком к зеркалу.
— Очень! — прошептала она и, широко улыбнувшись, крутанулась так, что подол надулся тюльпанчиком.
— И мне очень нравится!
— Спасибо, Лолочка! — Пружинка вдруг обняла меня.
— Пожалуйста, зайка, — потянула легонько за один локон, потом отпустила, чтобы он забавно подпрыгнул. — Теперь давай вторым платьем займемся.
— А куда мне столько? — она сняла обновку.
— Видела бы ты гардероб моей мачехи! — я усмехнулась, открыв сундук и присев перед ним на корточки. — Она платья меняет трижды в день.
— Как это? — девочка шлепнулась на попку рядом.
— Одно до обеда, второе после, а третье с ужина, — перебрала свои наряды и вытащила одно, глубокого синего цвета. — Как тебе? Красиво и не марко. И очень к глазкам твоим подойдет!
— Оно слишком красивое, чтобы каждый день носить, — с сомнением протянула кроха.
— Тебе все слишком кажутся. Ну, нравится или нет?
— Да, но как же ты?
— А мне перед кем тут форсить? — я вытащила платье.
Янур на жену и не смотрит.
— Соломея говорит, что ты привыкла хвостом крутить перед герцогами и принцами.
— Слушай ее больше. Я таких знатных персон и не видала никогда.
— Это она папе сказала. — Девочка нахмурилась. — А еще сказала, что слышала, как ты его деревенским дураком называла.
— Что? — я вскочила на ноги.
— Это ведь неправда, Лолочка? Ты не могла так папу назвать, да?
— Конечно, нет!
Я стиснула зубы и сжала кулаки. Змея подколодная! Шепчет Януру на меня пакости в ухо, а тот и рад стараться, верит каждому слову, идиот! Выругалась себе под нос. Нет, не побегу с ней разбираться, не дождется. Буду умнее. Месть — блюдо, которое подают холодным!
— А можно и кукле сшить платьице? — Пружинка уже и думать забыла о тетке. — Тут остались обрезки, их ведь хватит?
— Да, но куколке сошьешь уже сама, хорошо?
— Я не умею.
— А я научу, тут ничего сложного нет. Кстати! — хлопнула себя по лбу. — Ты же хотела какую-то куклу с чердака достать, да? Я наобещала тебе помочь, но совсем из головы вылетело!
— Да, там мамина кукла лежит, только я ее не нашла.
— Тогда вставай, пойдем искать твою игрушку! — протянула девочке руку. — Вдвоем мы ее живо отыщем!
Поскрипывающие ступеньки привели нас с Пружинкой на чердак, где сонно вздыхали тени и царил полумрак. Наверху угадывались толстые деревянные стропила. Пахло затхлостью, мышиными гнездами — тут я зябко повела плечами, и всюду висели тенета пауков, похожие на толстые серые шали.
Ну, пауков точно можно не бояться, после общения с Соломеей они покажутся милейшими созданиями. Я сжала ладошку девочки и медленно пошла вперед. Доски в полу прогибались и похрустывали, словно старый дед суставами.
Вдоль стен стоял всяческий скарб, который рано или поздно копится в любом доме, особенно, если в нем прожили несколько поколений. Вот колыбелька. В ней, должно быть, спали дети Янура. А может, и он сам с громким ревом голозадым цеплялся за деревянные прутья. Рядом покосившееся кресло-качалка. Несколько сундуков.