Чертова дюжина

Один за другим боевики спрыгивали на рельсы, отбегали, освобождая проход остальным. Последним, отчаянно матерясь, спустился Айсберг. Сей трюк требовал от гиганта акробатической ловкости.

Когда вся группа оказалась в метротоннеле, Генерал скомандовал:

— Дофин, ампулы, живо! Каждый заботится о себе сам. Три минуты на все.

«Лошадиная морда» вытащил из кармана коробочку, в которой стеклянноголовыми солдатиками выстроились ампулы с метедрином. Из личных аптечек боевики доставали пластиковые шприцы. Дофин выдавал каждому по ампуле, и они, отойдя в сторону, набирали жидкость для инъекции.

Чубчик, перетягивая предплечье ремнем, пробормотал тихо:

— Эх, с детства уколы не люблю!

Генерал закончил первым, отшвырнул использованный шприц, оглянулся и тотчас же вскинулся:

— Бегемот, ты что делаешь, раззява?

Толстяк, никогда в жизни не делавший уколов, старательно загонял иглу под кожу.

— Дай, — подошла к нему Белоснежка, уже получившая свою дозу стимулятора. — Смотри, это делается вот так.

Она перетянула Бегемоту предплечье, пошлепала прохладными пальцами по локтю, проверила, наполнена ли препаратом игла, и ловко ввела ее в вену.

Бегемот благодарно кивнул, сообщил вполголоса:

— Я вообще не понимаю, зачем все это нужно.

— Работа слишком большая. Без стимулятора свалишься через час, а нам еще тридцать метров вверх по тросу карабкаться, — ответила Белоснежка, бросила опустевший шприц на пол, сказала громко: — Готовы!

— Все. — Генерал уже был на ногах. — Белоснежка — вправо, Айсберг — влево. Держаться в пределах прямой видимости. В случае тревоги шум не поднимать, сами услышим. Вперед.

Снайперша растворилась в темноте, Айсберг потрусил по шпалам в противоположную сторону.

Генерал стянул с головы очки ночного видения. Остальные последовали его примеру. Аварийное освещение было тусклым, но для работы вполне достаточным.

— За мной, — кивнул Генерал.

Группа двинулась по тоннелю к станции «Лубянка».

Метрах в двадцати от шахты колодца, на правой стороне тоннельного кольца, восковым маркером был нарисован специальный знак: стрелочка, указывающая вниз. Чуть дальше, через пару метров еще одна — копия первой.

— Здесь, — сказал Генерал, останавливаясь. — Леденец, тащи оборудование.

Лысый «ротвейлер» снял с плеча автомат, поставил к стене и быстрым шагом двинулся еще дальше по тоннелю. Метрах в пяти от того места, где стояли боевики, начиналась аварийная ветка — бетонный аппендикс, предназначенный для отвода поездов в экстренных случаях, своеобразный отстойник, заросший грязью почти на полметра. Оказавшись в тупичке в первый раз, Генерал, признаться, очень удивился. Он даже предположить не мог, откуда в метро столько хлама: старые ватники, ветошь, какие-то тряпки. Однако ему и его группе этот мусор пригодился.

Подсвечивая себе фонарем, Леденец принялся разгребать хлам, с ловкостью фокусника извлекая из него взрывчатку, упакованную в пластиковый пакет, коробку с детонаторами и детонирующим шнуром, два аккумулятора, буры, чемоданчик со стетоскопом — все необходимое для работы.

Генерал посмотрел на часы.

— На все про все у нас три часа. Взялись!

13.47

Здесь все было пыльным: и тусклое, цвета старого серебра небо, подернувшееся над горизонтом серой городской дымкой, и бесформенно растекшийся желток солнца, не греющего почти, а только так, делающего вид, и неожиданно высокие стройные сосны с махровой бурой хвоей и такими же бурыми стволами, и песочного цвета трава, и ржавые камни, и даже цепочка солдат, тянущаяся от асфальтовой дороги до дурно пахнущей, густо-грязной Москвы-реки. Правда, сосново-березовый подлесок, застывшая черная река и такой же черный Строгинский затон создавали ощущение близости хоть и странной, но все же живой природы. Солдаты, не знавшие о бомбах, весело болтали, некоторые даже покуривали втихаря, травили азартно байки, так же азартно и молодо ржали, «забив» на служебное положение, а заодно и на вялое, как свежевыстиранное белье, покрикивание лоховатого прапорщика:

— Разговорчики там!

Прапорщик был низеньким, ушастым, похожим на сову, спросонья угодившую под сенокосилку.

Двое оперативников Котова, выбравшись из желтых «Жигулей», саркастически осмотрели открывшуюся их взорам картину.

Первый — молодой, симпатичный, с внешностью Пирса Броснана — усмехнулся.

— Ну и как тебе?

Второй, постарше, мрачно сплюнул на пыльный асфальт.

— Дундуки, прости господи!

Молодой хмыкнул весело.

— А чего ты хотел, Дед? Это ведь для тебя тревога, а для них так, пшик. У срочников таких тревог по три на дню.

— Все равно дундуки, — все тем же покойницким тоном ответствовал Дед. — А-армия. Таких увидишь, и воевать-то расхочется.

— Вот-вот. Сразу понимаешь, что, несмотря на все старания народа, жизнь прекрасна и удивительна, — закончил молодой, не переставая скалиться, — хотя наш ржавый бронепоезд все еще стоит на запасном пути.

Дед посмотрел на него неодобрительно.

— Тоже мне, остряк-самоучка. — Он еще раз осмотрел уползавшую на горку асфальтовую дорогу, мертвые дома, лениво шевелящие хвоей деревья и вздохнул. — Ну пошли, что ли, Жванецкий?