Он не сразу видит у дальней стены неподвижное тело в камуфляжных штанах и вязаном свитере. Знакомая лысина поблескивает от выступившего пота. «Наверняка его голова сладкая, как леденец» мелькает странная мысль, и Валька пугается ее.
С потолка по стенам стекает мед, неспешно скользят вниз ветвящиеся желтые щупальца. Они манят, переливаются в скудном свете, и, кажется, будто светятся сами, изнутри, словно медузы. Так и хочется припасть к ним ртом и жадно, причмокивая, всасывать в себя сладкое золото…
– Нет-нет, я тут не за этим, – трясет головой Валька, и медовые водопады становятся подтеками, темнеющими на бетонных стенах. Валька хрипло выдыхает. Теперь можно двигаться дальше.
Он медленно подходит к товарищу, переворачивает его на спину и… С криком отшатывается. Лица нет. Совсем. Вместо лица теперь – розовая мягкая вмятина, пахнущая зефиром, и в этом месиве виднеются зубы. Зубы? Нет – лишь желтоватые половинки засахаренного арахиса.
– Я сошел с ума? – шепотом спрашивает сам у себя Валька и глупо хихикает. Тело Митяя выскальзывает из ослабевших рук, плюхается в натекшую из ран лужу малинового варенья.
За спиной слышится шорох, Валька резко оборачивается и вскрикивает от неожиданности и страха.
Из спрятанного в стене прохода… Прямо из стены, меся ладонями тесто, из которого она состоит, вылезает, словно вылепляет сам себя, человек.
Сердце пропускает удар. Живот заполняется мороженым, а ноги будто прирастают к полу. Дыхание становится частым и прерывистым. Неужели это и есть папа Конфетного Короля?
Он высокий и очень худой, полная противоположность своего отпрыска. Сырая, блестящая кожа цвета бетона, макушка царапает потолок. Руки походят на иссохшие ветки дерева, они волочатся по полу, настолько длинные, что кажется, будто он может дотянуться до противоположного угла подвала. Движения его резкие и какие-то угловатые. Больше всего этот человек напоминает паука.
Валька отступает назад, медленно пятится до тех пор, пока не упирается в стену. Все. Бежать некуда. Сейчас паук схватит его своими лапищами и убьет, как убил Митяя, проломит голову и будет пировать на костях. Больше всего хочется сжаться в комочек и рыдать от страха и безысходности.
Через карман чувствуется твердый уголок «Магны». Значит все не так уж плохо…
Нет! Нельзя сдаваться! Валька с криком бросается вперед. Врезается головой и плечом в твердый живот, сносит преграду, сам катится по полу, пребольно ударяясь спиной. Отлежаться бы, перевести дух, но времени нет, он, кряхтя, поднимается и бредет к темнеющему впереди прямоугольнику выхода. Позади, издавая сдавленный сип, корчится на полу паук, сучит своими жердями, словно в припадке, и Вальке хочется думать, что он так и останется лежать, не сможет подняться, как перевернутая на спину черепаха, но разум подсказывает, что это не так. Надо спешить.
Вот и дверь. Ее поверхность бугриста, изрыта трещинами. Темнеют вкрапления шоколадной крошки. Ручка крошится под пальцами, аромат свежего овсяного печенья воскрешает в памяти картины беззаботного детства.
Валька тянет дверь на себя, и она отворяется медленно и неохотно, ее будто придерживают с той стороны. Нет, это просто наваливается невыносимая усталость, накатывает волнами, играет на стороне паука, стараясь помешать двигаться, бороться. И все-таки дверь открыта. Свобода! Сейчас он наконец покинет это странное и страшное место, побежит скорее домой, а затем, вместе с мамой в милицию, и плевать, что придется объяснять, как именно они здесь оказались.
Но тут проем перегораживает широкая, практически круглая фигура, из тени выплывает лицо Конфетного Короля, злое, сморщенное, точно печеное яблоко.
– Помоги, – хрипит Валька, хватаясь слабеющими пальцами за пропитанную натекшим из разбитого носа шоколадом, скользкую от него, кофту.
Конфетный Король не отвечает. Он огромен, с каждой секундой он раздувается, словно кулич в духовке, заполняет своим телом узкий проем, как приторный смрад заполняет сознание, вытесняя любые потуги размышлять здраво, пропитывает собой мышцы, лишая их сил, подавляет робкое сопротивление агонизирующего разума.
– Пожалуйста, – шепчет Валька, чувствуя, как дрожат ослабшие вдруг ноги. По щекам катятся слезы, он слизывает их, вздрагивает, чувствуя вместо соли яблочный сок.
Конфетный Король молчит. Губы, две мармеладные гусеницы, кривятся в счастливой улыбке.