Чертова дюжина

«А ты кто?» – спрашивает отец.

Оказывается, в лесу его подобрал богатый человек из Иркутска по фамилии Пархомов. Он на Байкале пароходы свои имел. Его рабочие лес для мачт рубили да на отца и наткнулись.

Лежит отец, вспоминает все, что с ним произошло, и думает, что в бреду ему это почудилось.

А Пархомов и говорит:

– Видно, что с приисков, мужик, бредешь – в карманах золота полно. Вот оно там же и лежит, мне чужого не надо.

Обрадовался отец да во всем Пархомову и признался. И порешили они летом идти золото искать.

Из года в год каждое лето ходили, колесили в горах, а место так и не нашли. Отец вконец разорился, бросил поиски золота да вот тут на прииск и нанялся.

А в тысяча девятьсот девятнадцатом году слух прошел, что Пархомов в горах байкальских клад нашел. «Клад не клад, – думает отец, – а на мою пещеру наткнулся, верно». Обидно стало ему – он же Пархомову про золото рассказал. И решил он пойти к богачу, поговорить, да пока собирался, Пархомов с женой за границу сбежали. Так отец ни при чем и остался.

– Ну, а потом? – спросила Саша.

– Долго старик не мог успокоиться. Нет-нет да и уйдет на неделю в горы. Так его в горах кто-то и порешил топором. Кому старик на пути стал – неведомо.

Аполлон Иннокентьевич вздохнул и принялся за остывшую кашу.

– Но кто же его убить мог? – спросил Витя Беленький. – С целью грабежа?

– Когда труп нашли, на нем все цело было. Ему не раз говорили: «За Лысую гору по «Господи, пронеси!» не ходи – неспокойно там». Бывало не раз – уйдет путник в те края, и с концом. Везде спокойно, а там смерть ходит.

Ребята взволнованно переглянулись. Витя толкнул в бок Толю, наклонился к нему, собираясь шепотом сообщить ему свои опасения насчет Мирошкиных походов в горы, но ничего не сказал. В дверях стоял сам Мирошка.

– Привет честной компании! – снимая кепку и нарочито низко кланяясь, сказал он. – Как видите – отлежался!

– А где же Слава? – спросил Аполлон Иннокентьевич.

– Слава? – удивился Мирошка. – Не знаю… – Он вопросительно взглянул на ребят и быстро поправился: – Он придет…

Слава действительно скоро пришел. Он и Мирошка не глядели друг на друга.

«Горная»

Воздух чистый, бодрящий, с легким запахом омуля бывает только на Байкале. Жадно вдыхая этот совершенно особенный воздух, Мирошка остановился на отлогом берегу. Утро было ясное, радостное.

Мирошка поднял кверху руки, потянулся, взглянул на безбрежный Байкал, безоблачное небо, с улыбкой сказал: «Ну, господи, пронеси!» – и вступил на опасный путь. Чтобы не кружилась голова, он старался смотреть только влево, на мрачную скалу. Она местами была блестящей, точно отполированной, и он видел на ней свой силуэт.

Мирошка шел медленно, осторожно переставляя ноги. Тропа, усыпанная щебнем, была скользкой, шириной в один шаг, внизу на глубине пять-шесть метров из года в год, из века в век бурно плескался Байкал. Волны, пенясь, взбирались высоко на скалу и, падая, разбивались в мелкие, похожие на пыль, брызги.

Мирошка против воли изредка взглядывал вниз, и вода Байкала казалась ему зеленовато-красной. Волны прибили к подножью скалы массу зеленых водорослей. Они расправили в воде свои нежные слизистые стебельки с красными прожилками и, медленно покачиваясь, плавали около скалы.

Мирошка боялся, что у него закружится голова, и стал смотреть под ноги. Он бережно перешагнул через нежный, слабенький цветок, выросший на тропинке. Ему показалось, что шел он бесконечно долго. Наконец он встал на широкий покатый камень, сбежал вниз и очутился в живописной пади, поросшей кустами дикой яблони и боярки.

По земле стлалась невысокая сочная трава, как бархатный ковер, испещренный чудесными узорами огоньков, колокольчиков, ирисов, незабудок, белых и розовых ландышей и душистого полевого жасмина…

«Куда же теперь? – подумал Мирошка. – Кажется, я исходил все здесь вдоль и поперек километров на десять». И, решительно повернув, пошел налево, в обход горы.

Он бродил несколько часов подряд по горам, в падях, по берегу Байкала. Чувство робости, вероятно, шевельнулось бы у бесстрашного командира «Чертовой дюжины», если бы знал он, что, без оружия колеся в горах, он спугнул не одного хищника. Но Мирошка этого не знал, а леса он не боялся, привык к нему во время партизанщины.

В середине дня он наткнулся на крошечную избушку, крытую дерном.

Избушка от времени почернела и покосилась, дерн на крыше буйно разросся. Среди цветов и травы выросла даже хилая березка.

Мирошка обошел вокруг избушки. Окон не было. Он отодрал от двери высохшую березовую палку, прибитую заржавевшими гвоздями, толкнул скрипучую дверь и с любопытством заглянул в избушку.

На него пахнуло сыростью и гнилью. Избушка была пуста, только в углу лежала какая-то черная одежда. Мирошка подошел и хотел приподнять ее, но материя от прикосновения его рук расползлась на клочья. Очевидно, от времени и сырости она истлела.

Долго стоял Мирошка на середине избушки и разглядывал пустые стены, будто они могли рассказать ему, кто строил их, кто жил здесь, в горах, далеко от людей.