К счастью, матросы избегали приближаться к нам близко: я предупредил, что подходить к нам можно только за благословением по утрам, в прочие моменты святой Мака отдыхает и медитирует, и тот, кто нарушит его одиночество, подвергнется проклятию. Конечно, едва пройдет отпущенный на ужин час, младшие боцманы погонят матросов на молитву и спать,и меня тоже – правда, сначала я должен буду перемыть уйму посуды. Но корабль никогда не спал: заканчивалась одна вахта, начиналась другая. Под привычное уже дребезжание оркестра матросы возносили гимны Урешу, им тонко подпевали капелланы. Потому на палубе и были свалены духовые инструменты. Вовсе не для бравурной встречи невесты, хотя, наверное, Тендал использовал бы их для этого... если бы отыскал баронскую дочь.
Я прикинул расстояние до Вандоры: она села так, что, при желании, могла слышать нашу речь. Что ж, принцесса: не ты одна умеешь играть, сейчас я кое-что изображу, надеюсь, тебе будет приятно.
Я и заговорил – достаточно громко, и отнюдь не придурочным стилем Сундаго:
– Да, я должен сказать вам то, дорогой мой чародей, чего не хотел говорить. Она, эта рыжая баба – абсолютно бесстрашна. То есть – полностью лишена страха. В общем, она способна на все, и это меня немного пугает. А я – Леопольд, подлый трус. Почему Леопольд, спросите вы? Это так, к слову пришлось. Да и имя величественное и красивое. У нас им кличут императоров и котов.
Ложка с кашей замерла, не дойдя до рта принцессы. Ее глаза расширились. Но – лишь на мгновение. Затем она сунула кашу в рот и начала жевать – слишком нервно и быстро
Съела, прынцесса?
– Ну и я, конечно, провел с ней лучшие дни своей жизни, а потом этот королевский лекарь, будь он неладен, подписал меня собирать целебные травы в горах Абнего. Эх, ну да что вспоминать… Хотя порой я вспоминаю ее с тоской: какая семья у нас бы получилась! А детки? Пять или шесть пострелов, больше, я думаю, не нужно… Да-а-а…
К лицу Вандоры стремительно прилила кровь. Она резко вскочила, и прошлепала к баталеру, вихляя бедрами столь резко, что я испугался, как бы она не вывихнула себе обе шейки бедра.
И еще очко в мою пользу. Чем же ответит принцесса?
Принцесса, сдав миску, куда-то пропала. Ну и ладушки. Теперь со стариком можно поговорить свободно.
Я устало привалился к фальшборту здоровым плечом: сегодня изрядно отмотал руки на тяжелых веслах. Вчера кроме гребли я еще драил палубу, позавчера – побывал кухонным работником («Очистки? Не знаешь, куда на корабле девают очистки? Выброси их за борт, дурачина!»), ухитрившись поскользнуться на ровном месте и расшибить лоб. Общаться открыто нам с аскетом удавалось только на палубе после вахты. В матросском кубрике, куда нас определил на проживание боцман, я не мог снимать личину косноязычного сельского дурня.
Впрочем, даже открытое общение было в одни ворота: говорил я, а Франног все еще молчал, баюкая обиду.
Имея репутацию полудурка, который улыбается невпопад и двух слов не может связать на арвесте, я за три дня узнал многое из того, что скрыли бы от обычного чужака. Не вступая в разговоры, лишь слушая, я выяснил политическую обстановку в Империи («Дрянь, а будет еще хуже, коли Тендал не прихлопнет Вингира, своего братца!»), возраст принца («Тридцать пять – и только надумал жениться!»), количество кораблей его флота и даже то, что Вэйнард Стерамон, адмирал, побеждавший с помощью божьей Менд и Меркхар в открытом море, имеет докучную хворь пониже спины.
Обстановка на судне удивляла. Да, это флагман, но меня не покидало ощущение, что таковы все корабли Тендала. Чистые. С толковыми офицерами и расторопными матросами. Проклятие,
Здесь матросы не были бесправными рабами, как на военном флоте Селистии. Они прошли строгий отбор и выучку, им выплачивалось хорошее жалование, а офицеры и боцманы не имели права пороть их линьками и раздавать зуботычины. Дисциплина, и без того высокая, поддерживалась рядом действенных мер: за проступки высчитывали часть жалования или карали вахтой вне очереди, могли и вовсе списать с судна, что расценивалось как величайший позор: служить на флоте Тендала