Чертовка

– Ступни мои, ступни засними крупным планом, как они идут по песку вдоль палаток. Тяжесть притяжения, трудная земная поступь человека, груз бытия… Схватил? Сделай так же, как мы снимали в Дахране…

«…и в Ливане, и на Синае», – продолжил про себя Андрей. Программу «Время» он иногда заходил посмотреть в торгпредство.

Непеев, волоча груз бытия, прошел мимо, посматривая время от времени, ловит ли Саша камерой его каблуки, и в пустом холодном воздухе все всплывал его голос:

– А как место называется, ты запомнил?

– Не то Холь, не то Гуль, – отвечал Саша.

– А «эль» там было в начале? Я же тебя просил запомнить..

Андрей пошел наугад вдоль палаток. Журналисты разбежались по лагерю, как цыплята по грядкам, как будто пытались найти какой-то спрятанный приз, хотя даже непрофессионалу Замурцеву было ясно, что искать здесь больше нечего.

Ему попался Леша Худомлинский, небрежно открывающий секреты Востока паре иностранцев:

– Если из Синджара, то это курды-езиды. Езидам в могилу кладут деньгу, хлеб, сыр и дубинку. Когда приходит ангел за расчетом, покойник предлагает ему сначала деньги, чтобы отвязаться, потом еду, а если и от еды откажется, то пускает в ход дубинку… А вот если юноша хочет полюбоваться девушкой-езидкой, то ему надо просто начертить вокруг нее круг, и она не имеет права из него уйти, пока юноша не позволит… (Явно прихватывает Леша, подумал Андрей). Вон, кстати, видна гора Синджар, из тех мест эти езиды и пришли…

Замурцев тоже посмотрел. День был туманный, небо низкое, но показалось, что далеко на востоке, на иракской территории, действительно виднелась большая гора, до которой было километров сорок, не меньше. Если бы светило солнце… Он посмотрел: где сейчас солнце? – и вдруг что-то ударило неприятно изнутри: а час-то? какой сейчас час?

Набежала уже половина четвертого. Это значит, что, если тут же, не мешкая, – черт с ним, с обедом, тем более, в этой пыльной Хасаке не получится ничего лучше, чем подозрительный шашлык в грязноватой харчевне, – если, не водя больше хоботом по сторонам и не развешивая уши, броситься к авто, то все равно в Румейлан, на крайний северо-восток, где он надеялся переночевать на контракте у советских нефтяников, придется ехать полпути в темноте: зимой в эту пору уже в полшестого наползает ночь.

Андрей разыскал Коровникова.

– Ну, Женя, не поминай ни лихом, ни матом.

– Что-то ты, старичок, говоришь сегодня загадками. Или это опять из Хемингуэя?

– Просто хочу тихо-тихо убежать. Пора ехать дальше.

– Куда уж дальше! – удивился Женя.

– Есть места, Женя, – сказал Андрей и опять услышал, как где-то внутри него холодные пальцы нажали на клавиши, и зазвучал улетающий в небо тревожащий аккорд. Но Жене ли с его острым носом и быстрыми глазами было об этом рассказывать? Поэтому он только повторил, – есть места… – и через силу плоско пошутил, – но это не для прессы.

– И хорошо, что есть места, – одобрил Коровников. – Езжай с богом. Если тебя хватятся, я успокою.

Собственно говоря, для этого Андрей его и разыскивал.

Потом случайно встретился толстый Юнис, который, очевидно, не узнал Замурцева, потому что спросил по-английски:

– Все в порядке? Есть, о чем написать?

– Все превосходно, – польстил ему Андрей.

Очутившись за спиной у Юниса, он свернул в боковой проход между палатками и быстро пошел к ожидающему автомобильному стаду. Подойдя к «Вольво», Андрей невольно вздрогнул: сквозь дымчатые стекла он увидел контуры человеческой фигуры на переднем сиденьи.

«Питер!» – истерически пронеслось в голове, но в тот же миг он понял, что тот, кто сидит, не такой громоздкий, как Питер, и вдруг догадался, что это вообще не мужчина.

Уже давно Андрей не испытывал такого изумления, какое ощутил при этом открытии. К большому – главному – удивлению примешивалось малое: каким образом это существо сумело забраться в машину? Впрочем, загадка разъяснилась очень быстро, как только Андрей проверил ручку двери «Вольво»: так и есть, забыл запереть. И тут же привычно он послал очередное мысленное проклятие Питеру, несомненному виновнику Андреевой рассеянности. Теперь, нос к носу, он узнал и пассажирку: это была Джарус. Она смотрела на Андрея совершенно спокойно все то время, пока он соображал и не мог сообразить, что сказать, правда, отметив, тем не менее, про себя, что волосы у девушки, как он и подозревал, более светлые, чем казались в палатке, – что-то вроде соломы, полежавшей на стерне.

– В чем дело, Джарус?

Взгляд ее остался таким же бесстрастным, и опять он услышал чуть хрипловатую флейту:

– Это твоя машина?

– Моя. Дальше что?

– Отвези меня в город.

– В какой город? В Хасаке, что ли?

– Отец мой уехал в город, – ровно прозвучало в «Вольво».

Андрей упал на сиденье и захлопнул дверь.

– Когда твой отец уехал?

– Три дня назад.

– Он что, в лагерь не пошел?

– Он привел нас и уехал в город.

– В какой?

– В город (так же ровно).

– Зачем? (в мозгу по-русски продолжилось: «Черт побери!»).

– Он уехал в город.

В ее голосе как бы слышалось: это его дела; значит, так надо, раз уехал.