Чертовщина за свой счет

– Вы бы присели, а то мне как-то неудобно. – Я послушно уселась за стол врача. Место на кушетке рядом с больным оккупировала Наталья. – Знаете, вы так похожи на мою покойную жену в молодости. Красивая была, а уж умница! – Я от смущения невольно потупила глаза. – Умерла в тридцать четыре года. Совсем молодая… – Я мельком вопросительно взглянула на подругу: можно ли считать эти воспоминания положительными эмоциями? И получила едва заметное подтверждение глазами. – Мы с ней на Камчатке познакомились. Был там такой… авиационный завод. Оба молодые специалисты. Я из Москвы, она из Керчи. Все мечтали друг другу родные места показать. Не поверите, как хорошо жилось без телевидения – наговориться не могли. Сошлись мы с ней, родила она мне дочку… да вам, наверное, не интересно. Разболтался дед!

– Нет, нет! – завопили мы с Наташкой.

Он застенчиво посмотрел на нас, потом на свои руки и тяжело вздохнул:

– Трудное было время. В сороковом году меня направили в командировку в Москву. Хотел вместе с Клавой поехать, да она с маленькой Женечкой – всего-то два месяца, побоялась ехать. Почти две недели на поезде… В столице пробыл менее двух суток. Но с родными – матерью и братом повидался. Паровоз мой уходил вечером. До вокзала было недалеко, шли пешком. Откуда-то сверху, наверное с крыши, сбросили листовки. С антисоветским содержанием. Наверное, меня бес попутал, хотя сам я, когда эту листовку поднимал, думал иначе. Прочитал и решил привезти эту бумажку на Камчатку. В качестве, так сказать, наглядного пособия, чтобы усилить бдительность партийных органов и НКВД в ходе борьбы с врагами любимой Родины. Нам тогда всем казалось, что враги скрывались в любой щели и под любой личиной. Впрочем, в нашем районе таких откровенных вражеских проявлений, как в столице, не было. Ну арестовывали время от времени врагов народа, но листовки никто не разбрасывал. За время пути не один раз перепрятывал листовку, все боялся, что на нее может кто-нибудь наткнуться. Хотя бы и вор. Но ведь вор-то наш, советский. В силу специфики своего занятия в недостаточной мере политически грамотный. Прочтет и соблазнится доводами вражеских шпионов. Наконец, доехали. Женечка за тот месяц, что меня не было, так подросла! Смешная стала. – Алексей Иванович замолчал, ушел в свои воспоминания. Явно приятные – это было видно по его лицу. Мы сидели тихо, как мышки, боясь развеять ненароком облачко счастливых минут прошлого.

– Ну вот и я, – раздался бодрый голос вернувшейся докторицы, и мы с недоумением уставились на нее. Нашла время ворваться! И без стука. – Вы разрешите мне занять свое место? – Вопрос однозначно адресовался мне.

Я вздохнула и встала. Не очень охотно. Аура далекого сорокового года бесследно пропала. Врач засуетилась около больного, проверяя пульс и давление. Спрашивается, чего тогда было меня заранее срывать со стула? Не унесу же его с собой… Голос ее звучал как-то чересчур резко. Профессионально, что ли.

– Ну, теперь со спокойной душой могу отпустить вас в каюту. Девушки (а может, линзы и в порядке, просто мы с Наташкой хорошо выглядим), мы договорились, да? Проводите Алексея Ивановича, а вечерком я к нему забегу.

Честно говоря, я не знала, как следует его провожать, и бестолково засуетилась у топчана, пытаясь помочь ему подняться.

– Что вы, – обиделся он, – я сам, сам.

Даже не позволил взять себя под руки, зато взял под руки нас и подвел к двери. До каюты мы шли в качестве праздношатающихся. Костаки, проснувшийся при нашем появлении, вскочил и долго не мог сообразить, что ему делать. Мы решительно дали понять, что уходить не собираемся. Погрустив немного, уселся на кровать, взял книгу и попробовал читать. Наше присутствие его явно тяготило. Выдержал он с книгой в руках минуты три, а потом обреченно отправился гулять, хотя Наталья и убеждала его, что нам его присутствие нисколько не мешает. Мы были готовы слушать продолжение. Я даже осторожно намекнула, что оно меня интересует даже больше, чем история со Светланой. Он грусто улыбнулся:

– Все взаимосвязано.

Тогда я этого просто не поняла.

Наталья в поисках временного пристанища для посиделок осторожно покосилась на кровать ветерана и сразу же отвергла ее, не захотев стеснять больного, несмотря на то что больной с готовностью подвинулся. Окинув хозяйским глазом кровать Костаки, она стряхнула с нее невидимые пылинки, поправила покрывало и со словами «не обидится, поскольку не увидит», уселась со всеми удобствами, прислонившись спиной к стене и свесив с кровати ноги. Я удостоилась пуфика.

Алексей Иванович прихлебнул из чашки остывший чай и продолжил: