Чертовская правда

– Мы все теперь жертвы, – мрачно произнес он, ожидая пока все присутствующие выплеснут свой гнев, злость и разочарование.

Шум постепенно стихал.

Темнейший удовлетворенно кивнул.

– Успокоились? Будем голосовать, – произнес он.

– Кто за то, чтобы обезвредить инфернальные стазисы?

Поднялся лес из хвостов. Велиал начал считать, но бросил и махнул рукой.

– Подавляющее большинство.

– Кто за то, чтобы стать простым смертным?

Поднялся только хвост Хада, но затем спустя мгновение, он вдруг покраснел и свернулся в трубочку.

– Кхм, понятно, – сказал Велиал.

– У кого есть особое мнение? Говорите, мы должны обсудить все.

– Есть ли какие-либо иные возможности борьбы с этими ловушками? Без нашего прямого участия? Может есть способ переместить их во времени, или перебросить на другую планету? – задал вопрос Мишка.

– К сожалению, нет. На Сатанинском совете мы уже рассматривали подобные варианты.

– Заклинания на них тоже не действуют? – спросила Некада.

– Нет.

– А что на них вообще действует? – донесся голос Бардо.

– НИ-ЧЕ-ГО, – ответил Темнейший.

– Ну, на нет и суда нет, – рассудительно отозвался Вастменегер и стал перезаряжать свой маузер.

– Есть мнение, что наши великие погибшие предки – Нострадамус, Ньютон, Сен-Жермен, Пушкин, Гоголь, Стругацкие и многие другие – нашли ответ. И, возможно, он скрыт в их невероятном творчестве и непревзойденной магии. Между строк их произведений, в их трудах и немыслимом магическом даре или еще как-то. Ведь они были одними из нас и погибли вовсе не от руки человека, и не умерли свой смертью.

Темнейший продолжил.

– Сегодня ночь с субботы на воскресенье. Но времени у нас нет. Поэтому, как и у Стругацких, наш понедельник начинается в субботу.

После этих слов он слегка улыбнулся уголком рта, перекрестился и, отвернувшись чуть в сторону, негромко сказал: "Царства им божия". После чего обернулся к собравшимся.

– За работу, чертяки!

__________

ЭПИЛОГ

Зима в Михайловском наконец-то закончилась. Наступила осень. Александр Сергеевич распахнул окно и правой ноздрей всосал волшебный аромат свежескошенного болдинского сена.

– Захарыч, – крикнул он в пустоту осени. В ответ раздался только жалобный писк.

Александр Сергеевич вновь вдохнул всеми фибрами русской души обалденный запах свежего сена.

– Захарыч, – возопил он. Жалобный писк повторился.

– Так и укумариться от осени можно, – озадаченно произнес пиит и огляделся.

Посреди залы, трагически скрючившись, сидела одинокая мышь. Ее хвост был намертво приклеен к полу клеем "Момент", а из ее правого глаза скатилась страдальческая слеза.

– Эх, опять Екатерина Родионовна начудила, – сказал Александр Сергеевич и вытащил из-за голенища топорик с гравировкой "Честь имею, не зову, не плачу", подаренный императором Николаем Первым. Склонившись над мышью, он хирургически точным движением хрястнул топором по хвосту.

– Ну вот, теперь и не узнает русский народ сказку "Курочка Ряба", – озабоченно трогая обрубок хвоста, произнесла мышь. Затем она кокетливо поводила обрубком хвоста из стороны в сторону.

– Какую Рябу? – опешив, переспросил Александр Сергеевич, – я эту байку давно уже поручику Ржевскому в карты проиграл.

– Вот-вот. К тому же может случиться эффект бабочки, – пискнула мышь, почесала лапкой правую бакенбарду пиита и юркнула в половую щель.

– Какой бабушки?… Тьфу-ты, болдинская трава почище иной музы в голову бьет, – сказал Пушкин и перекрестился.

Великий русский поэт подошел к окну и вновь проорал: – Захарыч!? – и добавил про родину-мать.

– Мать, мать, перемать, – привычным эхом заволновалась пустота русской осени.

– Самозабанился, – догадался Александр Сергеевич.

Он быстро вытащил из ящика письменного стола царскосельский березовый веник и именную шаечку с вензелем, присланные с заботливой оказией графом Александром Зилибобычем Бенкендорфом, и направился в баню.

Выйдя на крыльцо, он по привычке хотел почесать свое эго, но увидел деревенского кузнеца и мастера на все руки Хантова.

– Привет, Хантов, – вот прям так и сказал Александр Сергеевич.

– И вам не хворать, барин. В баню собрались? – спросил Хантов, увидев голого Пушкина с тазиком, веником, и таким образом замкнул логическую цепочку.

Его слова заглушили увесистые шлепки и рассыпчатый женский смех, вылетевшие из неподалеку расположенной бани.

– Давай, Захарыч, поддай парку, – вновь разнесся по всему Болдино озорной женский голос.

– Скажи, Хантов, мы с тобой оба это слышим? – спросил Александр Сергеевич.

– Дык, Екатерина Родионовна часто в последнее время к Захарычу в баню захаживают, – неуверенно произнес Хантов, – думаю, в том большой беды нету.

– И не только в баню, но и в библиотеку тоже, – добавил поэт, – да уж, не срослось сегодня мне в своей баньке попариться.

– Но не будем мешать молодым, – он подмигнул Хантову, выдернул у него из рук мобильник и быстро набрал СМС.

– Давай, распорядись запрягать Админку. В гостях буду париться.

– Разрешите полюбопытствовать, к кому в гости изволите? Админку титаном, аль нержавейкой подковывать? – спросил Хантов.