Чертовская правда

Зилибоба, весь в заботах, наполнял петродворецкий водовод пивом разных сортов. Заполнив царский бассейн, он щелкнул головастого бронзового Самсона по лбу, чтобы включить потайную лампочку удовольствий и добиться эффектной игры света на пенных струях в главном фонтане.

– Всегда об этом мечтал, – сказал Зилибоба, любуясь своей работой и ловя ртом пенные петродворецкие струи.

Насладившись эффектом, он, весьма довольный собой, присоединился к общей компании, расположившейся прямо в парке у дуба, недалеко от главной аллеи дворца. Возле дуба, полируя медную цепь своей шерстью, шлялся матерый манул, недовольно фыркая на прилетавшие искры. Хозяйственные Денсем и Гарик уже распалили приличных размеров костер, после чего Денсем стал угощать всех трын-травой, а Гарик поджаренными румяными мухоморами с трюфелями. Вастменегер в дембельской тельняшке, опустошая очередной ящик доминиканского рома, лениво шмалял из своего маузера по Хаду и его свежеструганным бесенятам. Тот, повизгивая, уклонялся от пуль, стараясь сохранить на лице надменную улыбку и одновременно исполняя офигительно-шедевральную "Ча-ча-ча" под звуки матросского яблочка, которые Вастменегер выстукивал своим хвостом на радиотелеграфном ключе.

Чикк с шишкой наголо и золотыми парашютами за спиной носился ураганом по парку, отвешивая попутно поджопники всем желающим. Потом, сунув шишку в ножны и сорвав с груди кольцо запаски парашюта-греха, он бросился во все тяжкие в этом омуте сео-распутства. Он то дрался, то смеялся, то щетинился как еж, то над всеми издевался с криком "Хрен меня проймешь". Гирс, засучив рукава, крутил по сторонам головой, обвязанной пропитанной кровью банданой, и отстреливал из базуки бесенят Хада. Постреляв все хадобесящие темы, Гирс вместе с Саанви и Камышом принялся верстать вирши о главном, намереваясь если не утопить Дзен в дерьме навсегда, то хотя бы свести с ним счеты вничью. После чего бесенята стали оживать и потянулись к нему, как к родному. А некоторые из них прибились к Камышу и Саанви, пригрелись возле копыт и тихо поскуливали.

Рядом с костром Мишка и Бардо насмерть резались в дурака, играя на свои былые заслуги. Причем, когда Мишка выигрывал, он великодушно вешал на погоны Бардо своих студентов, приговаривая, – а вот тебе на погоны еще дюжина моих долбо*бов.

– Не трогай мои эполеты, – невольно бурчал Бардо, стряхивая с плеч студентов в костер. На что Мишка кивал очень одобрительно и даже подкидывал углей в огонь.

По другую сторону костра Аттеон, Хэпписофтикс и Вэб на троих распивали казахские матерно-политические частушки. Причем Вэб успевал подводить в перерывах между каждой четвертой и пятой краткую философско-секулярную базу. После того как тара опустела, они переместились на лужайку для политзаключенных. Там Гарик, Хантов, Индекса и Зикам, угрожающе размахивая хвостами, до хрипоты спорили о том, что безграничная свобода власти мешает свободе народа. Причем у каждого из них была своя милая, приглашенная на этот вечер, свобода. И все они, эти свободы, вели себя довольно развязно и вызывающе, за что периодически получали от спорящих оппонентов шлепки по филейным местам.

Сайталерт, остервенело размахивая матерью порядка анархией и пролетарским серпом с буржуйскими яйцами, агитировал всех за коммунизм и невпопад сквернословил. Но все были заняты своими делами. Ганс Гаусс, Сим, Люпус-Беллус и Слонн древними клинописно-логарифмическими таблицами ровняли площадку для предстоящего жертвенного ритуала, используя сложную ненормативную лексику. Хаагенти возле дуба приканчивал свой очередной опус, отмахиваясь от русалочьего хвоста, который норовил шлепнуть его по маковке. Бурундук и Юни развлекали высокими скучными разговорами аватару Даши, по случаю праздника вызванную из ада, и помахивали друг другу увесистыми диалектическими кукишами в карманах. Алекс Кло, Йвком, Ладимир и Купрум без устали рисовали непристойно-веселые картинки и рассказывали Джулии похабные анекдоты, от которых та морщила свой юридически правильный носик. Чуть поодаль сидели Захарыч с Иксдевилом, угощая друг друга запорожской горилкой, и корчили всем страшные рожи. Многие отвечали им тем же. Потом Захарычу с Иксдевилом надоело валять дурака, они поплевали через плечо и, напевая "Hiч яка мiсячна", присоединились к веселью.

Прибывшая троица гарпий спустилась по баллюстраде и направилась к высочайшему сборищу.

– А говорят, что славяне отдыхать не умеют, – сказала Некада.

– М-да, и это только начало непотребства, – ответила Катя.

– А мне нравится, на Октоберфест похоже, – дружелюбно произнесла Таня.

Девчонки подошли к костру, возле которого Зилибоба и Денсем уже расставляли корзинки с вином и шампанским.

Некада взяла бутылку шампанского и начала скручивать пробку. Подошедший Захарыч элегантно вырвал бутылку "Дон Периньон" из ее рук.

– Хватит нам последнего случая, – сказал он и стал открывать шампанское сам.

– А что за случай? – осведомился Иксдевил.

– Так последнее, что видел Кутузов двумя глазами – это Некаду, открывающую шампанское, – с язвительной ухмылкой ответил Захарыч.