Червь

Вот только думать становилось всё труднее. Оставалась лишь оболочка, сердцевина которой гнила изнутри наружу. Я надеялась, что немного восстановлюсь, раз теперь под моим контролем было меньше людей, но, похоже, это так не работало. Что повреждено, то повреждено. Один отдел моего мозга набухал и расползался, подминая под себя другие отделы, как это произошло с социальным восприятием собачьей девочки.

Если бы я могла говорить, способна была изъясняться, то я бы им всё объяснила. Я бы рассказала, как мы могли бы со всем этим справиться, если бы только работали вместе, скоординированно. Я бы разрешила им сделать со мной всё, что они сочтут нужным потом, лишь бы они сотрудничали сейчас. Я делала выбор за других, жертвовала ими, не давая им возможности сделать этот выбор самим. Если кто-либо в этой толпе был достаточно зол, чтобы обречь меня на участь хуже смерти, возможно, я это заслужила.

Хотя наверняка это было бы несоразмерно. Я подняла ладонь к лицу, потянув и руку ясновидца. В какой-то момент я сняла маску. Когда это произошло? Дрожащая ладонь неуклюже пробежала по глазам, по щеке, носу, рту. Лицо не казалось реальным. Будто оно было ещё одной маской.

Я надавила пальцами, когда дошла до губ и подбородка. Онемение. Я могла их почувствовать, но это ощущение было настолько незначительным по сравнению с ощущением всех людей, которых я контролировала, что я словно наблюдала его издалека, настолько отстранённым, словно меня и не было. Я была бы готова пожертвовать собой, если бы это означало спасение всех и вся, но это так себе предложение, когда от моей жизни почти ничего не осталось. Мне нечего было предложить.

Да и как бы я это сделала?

Я бы объяснила свою стратегию. Способ победить, если мы сможем привести фигуры в движение. Я бы собрала их, попыталась бы заручиться их поддержкой. Заговорила бы с ними, даже зная, что через секунду меня пристрелят. Но я была нема, неспособна к общению.

У меня оставалась только одна возможность. Та, которая мне ни капли не нравилась.

Я сместилась и села на краю крыши. Насекомые кружили вокруг достаточно густым облаком, чтобы снайперу было непросто сделать выстрел.

Я ждала.

Собравшиеся кейпы приходили во всё большее возбуждение. Они говорили на разных языках, отыскивая среди толпы своих. Голоса звенели от напряжения и гнева. Какая-то его часть была направлена в мой адрес. Другая…

В этом таилось и преимущество. Ещё одна причина, по которой они не рассеялись. Большая часть упадка нашего боевого духа была вызвана тем, что мы оказались неспособны по-настоящему подействовать на Сына. Мы били по нему, и как будто бы ничего не срабатывало. В лучшем случае, мы выводили его из равновесия.

Они не видели, как я сбросила на него бомбы. Они не осознавали в полной мере того, что происходило, когда Сын тратил свою силу, чтобы заглянуть в будущее, и даже того, что мы его потихоньку подтачивали. Предел тому, сколько урона он мог выдержать, существовал на самом деле.

Но спасением, благодатью оказался тот психологический удар, который, как они видели, мы сумели ему нанести. То, что Сыну стало по-настоящему больно. То, как он отреагировал, увидев другую сущность.

Возможно, они не смогли этого осознать. Или смогли. Но я подозревала, что это был значимый фактор для нашего настроя. Они видели, что он отреагировал.

Эта реакция — она была ключевой.

Я была в тяжелом положении. Я не могла действовать, не могла добраться до нужных мне кейпов. Число моих врагов сильно превышало число друзей. Кроме той битвы «снаружи», я вела войну ещё и «внутри», борясь со своими разумом и телом.

Я теряла вещи, привязывающие меня к реальности. Боролась за то, чтобы найти точку отсчёта.

«Я — монстр», — думала я. Это не якорь, это — недавнее воспоминание, факт, который был еще свеж в моей памяти. Что-то, что было прямо перед тем, как я начала терять память.

Муравьи-пули.

Личинки в глазницах. Отмирающая плоть. Сод… содранное с костей мясо.

Рука или колено?

Эти картины были так ясны в моём сознании, что я почти могла видеть их вокруг себя. Задыхающийся герой в гражданской одежде. У меня были средства спасти его, но я тогда сдерживалась.

Я слышала голос, женский, добрые слова, произнесенные с запинками, совершенно неуместный посреди всего этого. У меня была проблема с размещением воспоминаний.

Затем, в некоторой степени приободряя меня, возврат к более жестоким мыслям. Я стою над мужчиной, нажимаю на спусковой крючок, вижу последствия: кусочки черепа, мозги и кровь, раскрашивающие тротуар под ним.

Танец насекомых в лёгких женщины, минимизирующий доступную поверхность, перекрывающий кислород.

Совершенно иной, очень абстрактный способ убийства.

Снова вмешивается голос. Спокойный, словно я лишь подслушала то, что было сказано. Это создавало определённый… какое же там было слово? Конфликт двух идей? Дис… диссонанс.

Я попыталась разобраться, и в процессе осознала что происходит.