Червь

Чужаки. Не просто незнакомцы. Скорее те, с кем у меня были какие-то связи, но теперь для меня они всё равно стали чужими. Вроде человека в маске, который вломился в дом. Или навязчивого преследователя. Или суда, готового огласить приговор.

Тьма вокруг меня была следствием отсутствия света, даже малейшего лучика, способного прояснить и помочь мне осмыслить окружение. Я не могла никого узнать, не могла указать на человека и сказать, был он мне знаком или нет, был ли другом или врагом.

Всё… всё было угрожающим, смутно зловещим. Случайные прохожие на улице даже не взглянули бы в мою сторону. Здесь же практически у каждого была причина смотреть на меня, и эти взгляды были недружелюбными.

Каждый из них, да в общем-то все они вместе, могли атаковать меня в любое мгновение. Причинить невероятные мучения, убить, или даже что похуже. Есть много вещей, которые страшнее, чем смерть. Я почти завершила своё превращение. Я это знала, и теперь отчётливее видела границы. Что я ещё могла делать, а что уже нет.

Действовать, двигаться… стало легче, пока у меня была цель.

Цели тоже стали проще. Я всё ещё была способна анализировать. Могла осмотреть поле битвы, рассмотреть силы, сложить два и два. Могла составить общую картину, вспомнить, какие силы мне противостояли, придумать стратегии.

Моя голова поникла, но я могла видеть глаза людей вокруг себя через ясновидца. Они уставились на меня, и я почувствовала, как внутри растёт паранойя. Сокрушающая тяжесть этих взглядов сдавливала меня со всех сторон.

Я не узнавала лиц, только силы. Каждый был потенциальным врагом.

Силы каждого из них были способны навредить мне.

Чёрт! После всего, что я сделала, после всего, что я принесла в жертву — они стоят вокруг и угрожают!

Все хранили молчание. За исключением голоса, продолжавшего петь. Песня несла послание тем, кто ещё только прибывал. Могли существовать лишь две причины для такой тишины. Одна заключалась в том, что битва была полностью и безнадёжно проиграна и больше не было смысла ни в приказах, ни в разговорах или криках боли и воплях отчаяния. Выжившим не оставалось бы ничего, кроме как сдаться.

Но мне пришлось себе напомнить, что всё было не так. Мы действительно победили! Все вокруг были потрясены, не решаясь в это поверить, а молчание выражало определённое уважение к павшим.

И ещё, весьма возможно, оно выражало также некое молчаливое согласие. Тишина была передышкой, но давление взглядов окружающих усиливалось. В каждой паре глаз читалось одно и то же.

Теперь я представляла собой следующую большую угрозу. Угрозу, которую требовалось устранить навсегда, прежде чем всё это наконец закончится.

Я напряглась. Я едва могла двигаться, но всё равно могла подготовиться к реакции бей-или-беги. Пусть я и не смогла бы стоять, но броситься на первого приблизившегося противника, используя устройство на спине, я вполне бы сумела.

Я находилась в очень необычном состоянии умопомрачения, но могла анализировать эту ситуацию. Могла взглянуть на свои способности и на то, что сила забрала у меня, и понимала, что в обоих случаях действуют схожие мотивы.

Кон… конфликт. Я была работоспособна только пока существовал конфликт, пока я создавала или разрешала его. Встав перед выбором между параличом и конфликтом, я задавалась вопросом: неужели кто-то мог навсегда предпочесть первое? Паралич — страшная штука. У него было много форм, некоторые — хуже смерти.

Конфликт был лучше. Привычнее.

Рой подсказал, что нож всё ещё при мне. Маленькие ножки пробежали по рукояти.

Один технарь прошёл через дверь, видимо желая оценить ситуацию. Тяжёлые бронированные ботинки зазвенели по стеклянистой спёкшейся земле в зоне поражения. Человек выпрямился, осмотрелся. Он увидел разрушенные здания и пыль, облака которой вместе с воздухом всё ещё двигались к месту, где атмосферное давление было понижено, после уничтожения Сына и всего, что там находилось.

Технарь нацелил оружие. Остальные технари стали организованно, по двое, проходить в этот мир.

Почти все направлялись сюда. Уже тысячи.

Чужаки. Все они, если бы позволили обстоятельства, встали бы у меня на пути, попытались бы меня остановить, подвергнуть сомнению мои действия, осудить меня, возненавидеть, искалечить, пытать или убить. Я видела прежде, как хорошие люди становятся плохими, и не могла никому доверять.

Воспоминания были бессвязны, но я помнила общие темы и знала всё, что они сделают при первой же возможности. Пирокинетики могли жечь, телекинетики — крушить. Но не они меня пугали, как бы ни были болезненны ожоги и другие повреждения. Умники — вот кто меня беспокоил, наряду с властелинами и технарями.

Я следила за толпой одним глазом.

Некоторые из них убьют меня в ту же секунду, как только решат, что это сойдёт им с рук. Другие будут плести интриги. У меня была сила, и они хотели заполучить эту силу. Они бы забрали её так же, как у меня забрали человека с порталами. Они бы забрали её всю целиком.

Я стиснула кулаки так сильно, что боялась что-нибудь сломать.