Червивое сердце

— Откуда вы знаете, что я люблю её? — От меня не укрылось, что эльфийка не упомянула о своей любви к Стелли. Она не нравилась мне всё больше и больше. В её внешности было что-то лисье, а лисы эгоистичны и хитры.

— Услышала это в твоей мелодии, я же эльф. И ещё, мальчик, инструмент, который ты держишь в руках, весьма необычен. Мне страшно от одной мысли, что я могу прикоснуться к нему: его звучание достаёт до глубины моего сердца. Но пока ты играешь на нём, он не причинит зла, а вот если он станет играть твоим сердцем — случится беда. Береги себя и верь в Стелли. Твоя любовь и вера ей сейчас необходимы.

Я хотел спросить эльфийку, что мне делать с демоном в лютне, но посмотрел на её дешёвое человеческое платье и тусклые глаза, заметил клеймо на ладони и понял, что Элли всё равно не знает ответа. Кроме того, я ей не верил. Старик из Замка был прав — эльфы мне помочь уже не смогут. Я попрощался и побрёл прочь. Теперь мне не на кого было надеяться, кроме себя самого.

Я не знал, что делать дальше. Впервые я ощутил, насколько огромен этот мир. Я был в нём не более чем букашкой. И несмотря на то, что мир был таким большим и каждому в нём должно было хватить места, моего места тут не было. Я не знал, что мне делать, как жить, куда идти. Необходима была хоть какая-то цель. И я решил, что отправлюсь в Столицу, туда, где сейчас Стелли. Кто знает, может быть, там мне суждено вновь встретиться с ней.

Глава 10

Я ЗАНОЧЕВАЛ ПРЯМО В ПОЛЕ, накрывшись плащом. Ночь была звёздная, и я никак не мог уснуть, ужасно хотелось есть, доставали комары. Задремал я только под утро, проспав не более двух часов, а потом весь день уныло брёл по дороге. Мимо меня проезжали повозки и кареты, но никто не предложил подвезти, а напрашиваться я не решился. К вечеру я подошёл к какому-то покосившемуся трактиру. Мой живот уже совсем ссохся, а ноги, казалось, были стёрты до колен. Я коснулся золотого кольца на своей шее — оно стоило огромных денег, но я понял, что ни за что на свете не смогу расстаться с ним.

«А почему бы мне не попробовать зарабатывать на жизнь, как и завещал мне отец, игрой на лютне?» — подумал я, снял с плеча инструмент и провёл пальцами по струнам. Лютня звучала изумительно.

Осторожно открыв дверь, я вошёл в полутёмное помещение, пропахшее кислым пивом. Все посетители тут же повернулись ко мне.

— Эй, урод, ты никак нам играть собрался? — буркнул толстяк за ближайшим столиком. — Может, лучше спляшешь?

— Так он действительно существует, а я-то думал, что перепил, и мне демоны мерещатся, — хохотнул какой-то пьянчужка.

— Ты чего тут забыл, мальчишка? — надвинулся на меня трактирщик.

— Я менестрель. — Голос мой надломился, как тонкий прутик.

— Иди, иди отсюда, своим видом ты отобьёшь у моих посетителей аппетит, а мне с этого прямой убыток. — Трактирщик выставил меня за дверь и сделал оберегающий жест.

Я медленно побрёл прочь. Похоже, отец зря надеялся на чудесную силу лютни, даже с ней я гожусь только для того, чтобы меня показывали в цирке. Но прежде чем мне посчастливится отыскать цирк, готовый принять к себе урода, я точно умру от голода.

На ночь я устроился в чьём-то амбаре, забрался поглубже в сено и проспал до утра. Съестного там ничего не нашлось, кроме старой репы, выпавшей из кормушки свиньи, я подобрал её, съел и отправился дальше, пока хозяева не обнаружили незваного гостя.

Когда я добрался до небольшого городка наподобие нашего Доллина, то уже еле держался на ногах от голода. На площади я увидел играющего на лютне юношу, инструмент в его руках выл, подобно мартовскому коту, но к ногам менестреля всё равно летели монетки. Я долго наблюдал со стороны, а когда музыкант ушёл, встал на его место и заиграл. В меня полетели камни. Какая-то беременная женщина, увидев меня, закрыла лицо ладонями, а её муж с криком «Если моя жена теперь родит урода, я тебя на кол посажу!» схватил палку.

Я бросился бежать и не останавливался, пока не оказался на окраине городка. И усевшись на землю, заплакал. Всё моё тело ныло, голод грыз мой желудок, а усталость — кости. И главное, у меня не было никакой надежды. Все гнали меня прочь или насмехались.

— Кто тебя обидел, мальчик? — Надо мной склонилась старая женщина, на мгновение мне показалось, что это Эгу.

— Боги, матушка, — откликнулся я.

— Боги? Что же ты сделал, чтобы привлечь их внимание?

— Родился уродом.

— В их глазах ты не больше урод, чем я или самая красивая девочка этого города.

— Почему же тогда все гонят меня, бьют камнями, проклинают?

— Разве тебя гонят боги? Тебя гонят люди. Да и гонят они вовсе не тебя, а самих себя. Потому что видят в твоём уродстве своё отражение.

— Что же мне делать? У меня больше нет сил. — Я заплакал, протягивая руки к старой женщине. Сейчас более всего мне было необходимо человеческое тепло и внимание.

— Пойдём со мной, мальчик, — позвала она меня.

Я вытер слёзы, стёр пыль с лица краем плаща и послушно поплёлся следом за старушкой.

Вскоре мы пришли к небольшому домику на окраине города.