Червонные сабли

- Воевать? Хорошо. Вот прибыл ты на фронт и выходишь один на один с врагом. У тебя никакого оружия, а у него винтовка. Что ты будешь делать?

- За глотку возьму...

Среди бойцов грянул хохот.

Сдерживая усмешку и стараясь глядеть серьезно, Городовиков прошел вдоль ребячьего строя, остановился перед Илюхой и долго разглядывал его амуницию. Командарм ни слова не произнес, но уже слышался сдержанный смех.

- А подушку ты захватил?

- Не. А что, нужно? - простодушно спросил Илюха и, забыв закрыть рот, так и стоял с отвисшей челюстью.

- Обязательно. Как же ты без подушки? Иди домой и возьми.

- Это я быстро... У маманьки есть.

Пока шел веселый разговор, харьковский паровоз напился воды из длинного брезентового хобота, набрал в тендер угля и теперь пятился задом, подходя к эшелону.

Когда Илюха, оставив свои вещи на станции, побежал за подушкой, Ока Иванович продолжал разговор с Ленькиными ополченцами. Он заметил самого маленького по росту конопатого мальчишку, который норовил протиснуться в передний ряд, чтобы его заметили. Ворот рубахи у него был расстегнут, и виднелся нательный крестик.

- А ну, подойди сюда, - позвал его Ока Иванович! - Крест зачем надел?

- Мамка повесила, сказала: если пуля попадет в крест, то спасешься. А я пули не боюсь.

- А шашки?

- Тоже.

- Чего же ты боишься?

- Промахнуться... - ответил мальчишка под громкий смех.

- Как тебя зовут?

- Филипп Иваныч!..

- Филипок! - сказал Хватаймуха. - Взять его к нам, пускай в обозе ездит.

- Сколько ж тебе лет?

- Двенадцать... будет.

- А сейчас сколько? Чего молчишь?

- Неважно, сколько сейчас. Главное - сколько будет...

- Ну вот что, шахтеры, - заключил Городовиков. - Оружие всем до одного сдать! Двоих беру, - Ока Иванович поглядел на Сашко и Абдулку. - Остальные - по домам! Воевать можно и здесь: помогайте отцам уголь добывать, боритесь с холерой, чтобы не косили болезни наших людей. Все, хлопцы. Разговор окончен.

- А мы ночью захватим паровоз и уедем.

- Этого нельзя делать!

Ребята стояли, понуро глядя на командарма. Было видно по лицам, что не убедил их Ока Иванович. Они молчали и только стреляли глазами по сторонам, и разве узнаешь, что у этих сорванцов на уме?

И опять заиграли трубы - в поход!

Покачиваясь на стрелках и скрежеща на крутых поворотах, бронепоезд выходил на главный путь. Он должен был идти на фронт первым. И впереди реяло красное знамя с золотой бахромой - подарок юзовского комсомола. Вслед за бронепоездом тронулся буденновский эшелон.

Люди бежали вдоль железной дороги, провожая бойцов. Не смолкали крики «ура», взлетали к небу и падали шапки, мелькали девичьи платки, точно голубиные крылья.

Гречонок Уча, отчаянно работая единственной ногой, ехал на своем старом велосипеде системы «Нурмис». Он не отставал от поезда, держался одной рукой за руль, а другой махал товарищам.

В пути, за станцией Рутченково, в штабной вагон прибежал боец и, смеясь, доложил:

- Товарищ командарм, поезд не тянет.

- Почему?

- Юзовские пацаны все крыши заняли. Ей-богу!..

Глава пятая. ВОЛНОВАХА

Мы - красные кавалеристы,

И про нас

Былинники речистые

Ведут рассказ:

О том, как в ночи ясные,

О том, как в дни ненастные

Мы гордо,

Мы смело в бой идем.

1

К прибытию поезда на станцию Волноваха на длинном перроне был выстроен для встречи командарма полуэскадрон кавалерии. Зрелище было не из веселых: лошади понурые, усталые. Кавалеристы сидели на конях сутулясь, небритые, обмундирование у всех - полуармейское, многие без винтовок.

Военачальники встречали командарма в пешем строю. Самого Жлобы не было. Вместо хора трубачей стоял на фланге пожилой усатый красноармеец в рыжих обмотках и с ним мальчик в старой буденовке; оба с помятыми сигнальными трубами.

Когда Ока Иванович и Щаденко вышли из вагона, трубачи нестройно проиграли встречу. Послышалась команда: «Смирно! Равнение направо!» Старший из военачальников вяло козырнул Городовикову и доложил, что Ударный кавалерийский корпус находится на отдыхе и занят ремонтом лошадей. Ока Иванович подумал про себя, что слово «ударный» прозвучало двусмысленно.

Что и говорить, картина была безрадостная. А тут, как назло, торчал на переднем плане облезлый верблюд в уздечке и с веревкой, свисающей до земли. Верблюд маячил лохматыми горбами и надменно жевал подсолнух. С царственной осанкой, свысока он смотрел на прибывшего командарма и перебирал губами, точно говорил: «Вот такие, братец ты мой, дела». Случайно оказался здесь верблюд или его нарочно привели, было не ясно. Двугорбый «корабль пустыни» подчеркивал общую унылость и некстати напоминал о разгроме Жлобы. Не зря говорили, что первыми вестниками поражения в тылу врага были верблюды, бегущие по полю без вьюков.