Червоточина

Паскаль бросил гордый взгляд на новые обои и водрузил широкий кожаный ремень на ржавый крюк, где ранее висела пугающая голова какого-то лося. Или оленя. Паскалю она нравилась, но Луиза нашла в меху что-то копошащееся и олень, то есть лось, был уволен. Теперь на стене, оформленной унылыми минималистическими обоями, зловеще раскачивался его концертный Джексон, растопырив изогнутые рога.

Луиза вошла танцующей походкой, неторопливо покачивая бёдрами и грациозно переставляя свои умопомрачительные ноги, обтянутые облегающим чёрным трико. Длинные вьющиеся волосы были распущены, на полуобнаженной, глубоко декольтированной груди матово поблескивала цепочка зловещего фетиша.

– Ммм, – бархатно мурлыкнула его жена, приблизившись к столу над которым склонился её мужчина.

– Любовь моя, что скажешь? Можно ли с этим что-нибудь сделать?

Длинные пальцы гитариста любовно оглаживали раму старинной картины. Пальчики женщины, такие же тонкие и гибкие, как и пальцы Паскаля, но более изящные и увенчанные острыми ноготками, покрытыми чёрным лаком, нежно прикоснулись к древнему холсту. Луиза замерла. Из полу-приоткрытого, прекрасно очерченного рта, высунулся хищный кончик алого языка и прошёлся по изгибу чувственных губ.

– Ах, где ты нашёл эту прелесть?

– Висела и пылилась. Она прекрасна, не находишь?

Она не ответила, пальцы, ощупывающие холст, пробежались по изображённым фигурам испуганных людей, опустились на размытый силуэт в центре, и замерли. Потом мелко задрожали. Паскаль обеспокоенно взглянул на жену и заметил, что её губы так же слегка тряслись. Он отдернул руки жены прочь и развернул её лицом к себе. Она была бледна, а в огромных миндалевидных глазах стояли слёзы.

– Мне показалось… – начала Луиза, но не договорила.

Раздавшийся детский крик подействовал на обоих супругов, как веская пощёчина. Они, толкаясь и мешая друг другу, выскочили из кабинета и бросились по коридору к открытой массивной двери, что вела в подвал. Детский крик стих, Паскаль и Луиза, громко выкрикивая имя дочери, преодолели крутую лестницу и…

– Это мои мама и папа, – произнесла симпатичная девочка лет восьми, обращаясь к чёрно-белому пёсику, которого она обнимала за шею. Оба милых создания – девочка и собака – сидели на полу в самом дальнем углу подвала, и с интересом взирали на запыхавшихся мужчину и женщину.

– Это Урри, волшебный пёс, и теперь он – мой.

– Хмм, – произнёс Паскаль, приближаясь и придирчиво оглядывая пса.

– Эмм, – вкрадчиво вторила ему Луиза, подкрадываясь вслед за мужем.

– Моя ненаглядная, откуда взялся этот милый пёсик?

Девочка встала и важно указала на еле приметную, маленькую дверцу в стене.

– Оттуда.

– Хмм.

Паскаль склонился над дверью, а потом приоткрыл её, исследуя проход. Он восхищенно присвистнул.

Луиза присела рядом с собакой и протянула вперёд руку.

– Я Луиза.

Пес посмотрел на неё умными, карими глазами и вложил свою лапу в протянутую ладонь. Девочка засмеялась, запрыгала и захлопала в ладоши.

– А почему такое имя, дорогая моя?

Девочка указала на шею пса. Луиза повертела тонкий кожаный ошейник, украшенный серебряными косточками. На каждой было выгравировано имя «Урри».

– Мне он нравится. Что скажешь, Паскаль?

– Паскаль?

Маленькая дверца была распахнута, Паскаля и след простыл. Луиза бросилась к тёмному проёму, за ней вприпрыжку последовала её дочка, радуясь новой игре. Урри лишь оскалился и скосил глаза вслед своей новой хозяйке, но они уже не были прежними – собачьими, карими и преданными. В глазных впадинах плескалась кромешная, непроглядная тьма; вязкая, бездонная и безнадежная, как червоточина в преисподнюю.