Чешир

— Черт возьми, нет. Этот парень оказался полным придурком. Он из тех, кто не против брать, не отдавая — более чем счастлив, когда ему отсосали член, но отказался спуститься в ответ. — Подняв одну ногу в воздух, она неуклюже расстегивает молнию на сапоге и сбрасывает его, прежде чем повторить процесс с другой. — Я начинаю по-настоящему уставать от этих тупых парней из братства и их дерьма. Возможно, пришло время сменить команду и найти себе горячего маленького бродягу.

На этот раз я не могу сдержать смех.

Она поворачивает голову ко мне, черты ее лица складываются в слегка подвыпившую версию хмурой напряженности. Выражение ее лица только усугубляет ситуацию. Мои бока трясутся, слезы текут по щекам, и смех становится почти беззвучным, за исключением странного хриплого писка, когда я набираю полные воздуха.

Финн удается сохранить свое сердитое выражение еще несколько секунд, но тут начинают появляться трещины, и вскоре она тоже смеется.

К несчастью для меня, теперь, когда открылись шлюзы для одной эмоции, остальная часть моей защиты рушится, как карточный домик. Вся тревога, растерянность, разочарование и страх, которые я держала взаперти, кто знает, как долго, выливаются наружу. И внезапно начинаю плакать. Громкие, уродливые, мучительные рыдания, которые звучат как у какого-то раненого животного. Я сажусь на кровать, крепко прижимая колени к груди, и заливаю все своими солеными горючими слезами, пока раскачиваюсь взад-вперед — щеки, подбородок, ночную рубашку.

— Что... — мой плач отрезвляет Финн достаточно, чтобы та поняла, что что-то тут не так. Ее первая попытка встать проваливается, и она опрокидывает чайник на пол. Благодаря проклятиям и чистой силе воли ее вторая попытка оказывается гораздо более успешной, несмотря на то, что она сильно покачивается, пока спешит ко мне, зажмурив один глаз, как крошечный пират. — Что случилось? — Она присаживается на край моей постели и несколько раз похлопывает меня по плечу, прежде чем наклониться и прошептать мне. — Это из-за меня? Тебя оскорбил мой вагитарный комментарий?

Я не могу удержаться от неряшливого смешка сквозь слезы.

— Нет, ни в малейшей степени, — шмыгаю носом и вытираю заплаканные щеки краем простыни. — Это просто... — Я с трудом подбираю слова. — Ты знаешь тех людей, которые держат все в себе? Те, кто пытается засунуть свое квадратное «я» в круглое отверстие, созданное для них кем-то другим? Это я. Я и есть те люди. — Чем больше думаю об этом, тем больше понимаю, насколько правдивы на самом деле мои слова и как глубоко они ранят. — Я не хочу проснуться через двадцать лет замужем за каким-то парнем, который надоедает мне до полусмерти, полная сожалений обо всех вещах, которые я даже не пыталась сделать. Ночь за ночью скучных ужинов, скучных разговоров и двухминутного секса в миссионерской позе. А ксанакс с водкой — единственное, что удерживает меня от того, чтобы Тельма и Луиза не сбросили его с ближайшего утеса. — Мой плач замедлился до прерывистой икоты.

— Вау. Ты действительно думала об этом, не так ли? — с благоговением спрашивает Финн.

— Мысль о том, чтобы быть кем-то, кем я не являюсь до конца своей жизни, не только угнетает, но и просто пугает. Не хочу быть хорошей девочкой только потому, что все этого ожидают, Финн. Я хочу быть настоящей собой.

Если бы я только знала, кто это «я» на самом деле. Темноволосая девушка рядом со мной глубокомысленно кивает головой, как будто я только что произнесла самые глубокие слова, которые она когда-либо слышала. Это само по себе довольно хороший показатель того, что она все еще пьяна, но я ценю ее усилия.

— Итак, «настоящая ты». Вообще, какая она? Она ругается? Ванильная ты ни разу не сказала «блядь» с тех пор, как приехала сюда. Что очень разочаровывает, на самом деле. — Она задумчиво постукивает пальцем по подбородку. — И нам нужно что-то сделать с твоим нижним бельем. Бабушкины трусики и бежевые лифчики не помогут — тебе будто восемьдесят один, а не двадцать один.

Позволяю ей перечислять свой список «нуждается в улучшении», потому что она, кажется, наслаждается этим, и, вероятно, в чем-то несомненно права. Но, когда та делает паузу, чтобы перевести дух, я прерываю ее.

— Прямо сейчас, настоящая я хочу узнать больше об «Риверах». — Я откидываюсь назад и прислоняюсь к спинке кровати, засовываю подушку за спину и выжидающе смотрю на Финн.

На долю секунды кажется, что она может сорваться с места и убежать — или споткнуться, в зависимости от обстоятельств. Но после чудовищного вдоха и резкого выдоха, она плюхается рядом со мной и подкладывает вторую мою подушку себе под голову.

— Однажды... — начинает она, и я щелкаю ее по лбу прямо рядом со следом от тапочка. — Ладно, ладно, просто шучу. Блин. — Наступает долгая пауза, во время которой я почти слышу, как в ее голове крутятся колесики, пока та прикидывает, как много ей может сойти с рук, если она поделится. По какой-то причине Финн, кажется, болезненно неохотно говорит о таинственной, смехотворно горячей и невероятно раздражающей группе парней вообще.