Чешская рапсодия

— Папа не занимается более философией. Когда вы стояли в Тамбове, у него было больше сил — теперь он все время брюзжит. После этого никому не нужного офицерского мятежа он заперся дома и рисует лошадей, а на них — царя без головы. Так, говорит, ему и надо, пусть расхлебывает кашу, которую сам заварил, и я не удивлюсь, если он кончит, как Людовик XVI. Иногда заговаривает о чехах, путая чешских красноармейцев с легионерами. Дескать, если говорить языком математики, то чех — это дисциплина… — Ирина коротко засмеялась. — Высока ваша марка в России, если даже царские генералы о вас так говорят!

Сыхра и Книжек тоже рассмеялись. Ирина была очаровательна; Сыхра даже глаза зажмурил, когда она, наклонясь, невольно позволила ему глянуть в глубокий вырез платья.

— Ирина Кузьминична, вы преувеличиваете! — сказал он, выпуская облако махорочного дыма. — Кое-какие преимущества у нас, конечно, есть. Неграмотных среди нас нет, все прошли фронтовую школу, причем порой ваши генералы поддавали нам жару. Правда, товарищ Книжек?

— Вполне, — подтвердил тот. — Возьмите нашего председателя полкового комитета Йозефа Долину. Монтажник, в австрийской армии был не старше сержанта, а говорит на пяти языках, как я или Вацлав. Или Барбора — двадцать один год, деревенский парнишка, а видали бы вы его, Ирина, залюбовались. Самый лихой казак не владеет так лошадью, как он. А другие-то… Вот хотя бы наш «волшебный стрелок» Конядра, медик, в Легии был прапорщиком. Ласточку на лету подстрелит! О Бартаке рассказывать нет нужды или о Голубиреке: их ваш отец, не задумываясь, произвел бы в генералы. Я тоже. И этим уберег бы немало казацких голов…

— Ты рассуждаешь, как его превосходительство генерал Половников, — сухо усмехнулся Вацлав Сыхра. — К счастью, ребята тебя не слышат, а то бы пришлось им краснеть…

— Ты знаешь, куда Киквидзе послал Бартака и Кнышева?

Комбат прищурился.

— Нет, не знаю.

Тихо и протяжно скрипнули двери, и в комнату вошла седая старушка. За ней по пятам прислуга несла поднос с фруктами, помидорами, огурцами и колбасой. Это была Анна Ефремовна Белюгина. Старушка поклонилась командирам, как своим гостям.

— Марфа, помидоры и огурцы поставь перед господином майором!

Сыхра разглядывал пухленькую, толстощекую девушку с выразительными темными бровями турчанки и мягкими губами. Улыбнулся ей. Девушка потупилась и тихо вышла. Светлая ее юбка колыхнулась над голыми розовыми пятками. Анна Ефремовна села.

— Помидоры свежие, сударь, — обратилась она к Сыхре. — Ирина Кузьминична просила выбрать для вас самые сладкие. Прислуга принесла их утром с базара, а она в этом знает толк, у них в деревне специально выращивают помидоры.

— Это очень мило с вашей стороны, сударыня, — поблагодарил Вацлав Сыхра.

Марфа вернулась и принесла бутылку водки. Ставя ее на стол, долгим взглядом поглядела на Сыхру, потом поклонилась и, словно испугавшись чего-то, выбежала. На лестнице встретила Егора Белюгина. Восьмидесятилетний старик, кряхтя и вздыхая, тяжело поднимался на второй этаж.

— Хозяин, хозяин! — остановила его Марфа, испуганно тараща глаза. — У полковника сидит этот, который приказал расстрелять батюшку и всю его семью, всех девятерых человек, не ходите туда! У него в глазах сталь, а как за помидором потянулся — вижу, пальцы у него словно железные…

— Чего мелешь, дура? — буркнул старик.

— А я видела, как чехи ворвались в поповский дом, и этот потом отправил батюшку в Чека, и хозяйку его, Аксинью Тимофеевну, и обоих сыновей, дьячка да еще троих каких-то, — не унималась Марфа.

Белюгин укоризненно поднял палец.

— Бог тебя знает, что ты там видела, может, у тебя куриная слепота. Разве стала бы с таким разговаривать Ирина Кузьминична?

— А она, может, не знает, — возразила босоногая служанка. Внизу раздался голос. — Ой, молодой барин с барыней, — вскричала Марфа и побежала вниз. Старик слышал, как она встречает его сына, здоровается с невесткой.

— Хозяин, это они за вами идут, — крикнула Марфа, и слышно стало, как молодые поднимаются по лестнице.

Аким и Василиса, поцеловав отцу руку, все вместе вошли к Книжеку. Анна Ефремовна весело разговаривала с Сыхрой, радуясь, что угощение ее нравится молодому командиру. Старушка счастливо поглядывала на Ирину, та отвечала ей улыбкой.

Появление молодого Белюгина и его жены обрадовало старушку. Аким в форме железнодорожника, которая делала его стройнее, так и свалился на стул, на его широкое лицо медленно возвращалась краска.

— Мы воскресли из мертвых, обнимайте, целуйте нас, — выпалил он.

— Ох, дорогие! — затараторила Василиса, — что мы только пережили! Вчера на рассвете казаки заняли пути за вокзалом, а нынче лежат перебитые, и все, у кого есть руки, копают им могилы. Господи боже, когда же конец кровопролитию! Аким, бедняжка, совсем голову, потерял. Когда мы ехали к вам, маменька, казаков еще гоняли по степи…