Чешская рапсодия

— Все совпадает, — сказал Киквидзе. — Говорите, это заинтересовало и Ирину Половникову? Вот как?.. Ладно. Впрочем, это не удивительно, слыхал я, ей скучно в Тамбове, особенно с тех пор, как мы там поколотили мятежников, а ее папенька подался к Краснову. Как думаете, товарищи, одна ли любовь привела ее к нашему Книжеку? Будьте откровенны.

Сыхра пожал плечами. Не может он дать твердого ответа.

— Конники Бартака называют ее «Марией-Терезией». Надо подумать…

— Думайте, друзья, оба думайте! — воскликнул Киквидзе. — И спасибо за то, что сразу пришли ко мне. Хотел я сказать вам еще кое-что, да видите, Зубцов у окна прямо лопается от нетерпения. Семен Веткин вам все скажет. Будьте здоровы, товарищи! А красноармейцев пустите в город, мне нужно знать, что творится в уезде и в самом Филонове.

Начальник штаба повел Сыхру и Долину к себе в комнату, налил им вина, закурил.

— Василий Исидорович не любит, чтобы командиры выпивали, но эту малость он вам простит, — усмехнулся Веткин. — А поручил он мне передать вам его секретный приказ. У нас есть сведения, что с юга движется к Поворину Краснов и громит наши части, так вот Киквидзе хочет знать обстановку по всей царицынской магистрали. Мы уже послали на разведку русских, украинцев, но Василий Исидорович хочет послать и ваших лучших кавалеристов. Им дается десять дней. Цель — окрестности Алексикова.

— Есть! — ответил Долина. — Я, пожалуй, и сам поеду.

— Киквидзе считает, что эту задачу могут выполнить Конядра, Ганза и Барбора, — возразил Веткин. — Он видел их под Урюпинской и в Тамбове и убежден, что они сумеют вернуться. А вы нужны здесь.

Семен Веткин был сегодня разговорчив. Он обстоятельно описывал, как представляет себе этих троих в тряпье австрийских пленных, Конядру — в роли вольноопределяющегося. И еще с ними поедет русская женщина, чтобы помогать им. Чем красивее она будет, тем скорее казаки им поверят.

Вацлав Сыхра прищелкнул пальцами.

— Я уже вижу их в этой роли, особенно Аршина! Не забывайте, он был ефрейтором у пардубицких драгун. И серебряную медаль носил!

— Замечательно, Вячеслав, это будет импонировать казакам. Они тоже еще носят царские кресты, — усмехнулся Веткин. Сыхра и Долина не торопясь шли к полковым баракам. Оба думали об одном и том же — о Краснове и его казаках.

— А правда, Йозеф, у Киквидзе есть чутье? — вслух проговорил Сыхра. — Это ведь будет разведка командиров, три таких парня!

Йозеф Долина сделал вид, что не слышит: он и сам бы отправился с удовольствием. Подышал бы свежим воздухом, и сделал бы дело, которое не всякому по зубам. Ребята натянут на себя австрийское рванье, русский язык будут коверкать, как только сумеют. Аршину и Власте это нетрудно, а вот Матей почти уже утратил чешский акцент… Но ничего, справятся! Долина прижал саблю к боку и сказал:

— Как только придет Кнышев, примем Конядру и Бар-бору в партию. Пусть в разведку идут три коммуниста. Что ты на это скажешь, Вацлав?

— Я за, но отпустил бы их и без этого, — ответил Сыхра. — Это верные ребята.

По середине улице на сером коне, не оглядываясь по сторонам, проехал к штабу Книжек. Сыхра с Долиной насмешливо переглянулись.

— Обидится теперь, что мы его не ждали, — сказал Долина. — А кто виноват, что мы оказались проворнее?.. Теперь надо отыскать для ребят австрийскую одежонку да приготовить бумаги, чтобы наши их не задержали.

Кнышев, Бартак и Вайнерт вернулись в Филонове к утру. Заместитель командира второго полка заамурских кавалеристов, Алексей Ромашов, погиб под Алексиковом.

Похоронили его с почестями вместе с остальными павшими. У комиссара из-под повязки выглядывали только глаза, большой нос да усы, но Кнышев был спокоен, словно с ним ничего не случилось.

Книжек торжественно обнял Кнышева и Бартака и горячо поздравил с победой. Вайнерту же только подал руку.

— Товарищи, приведите себя немного в порядок и сейчас же пойдем к начдиву, он вас ждет не дождется! — радостно сказал он. — Хочет услышать, какую вы избрали тактику…

Сыхра и Долина ухмыльнулись. Аршин Ганза наверняка сказал бы сейчас Книжеку: «Эй, Тактика, помолчи-ка лучше!» Вскоре в барак зашел Голубирек, и Сыхра с Долиной весело рассказали ему, как торопился Книжек с алексиковскими героями к Киквидзе, точно за похвалой самому себе.

Ондра слушал их не очень внимательно. Его мысли были в другом месте.

— Что с тобой? — обиделся Сыхра. Голубирек досадливо махнул рукой:

— Хотел бы я знать, почему Киквидзе послал не меня, а Бартака, — проворчал он, морща лоб. — Это он нарочно делает вид, будто не замечает, как меня мучает мой промах у филоновского моста. Если он поступит так со мной еще раз, засяду вот у какой-нибудь бабенки, и все военное счастье предоставляю вам, господа командиры.

— Ерунду говоришь, дойдет и до тебя очередь, — отрезал Сыхра. — Лучше собрался бы да махнул недели на две в отпуск, пока дорога на Москву надежна.

Ондра оживился.

— Думаешь, мне можно съездить к сестре? А она бы обрадовалась. Серьезно, ребята, возьму и скажу Киквидзе…

— Скажи, — поддержал его Йозеф Долина.