Чешская рапсодия

Матей Конядра склонил голову. Свой пистолет он не оставит, даже если бы пришлось привязать его к бедру. Тем более если бы ему пришлось путешествовать с женой в обществе черт знает каких людей. Матей посмотрел на Фросю и только сейчас понял, до чего она утомлена.

* * *

Станица Усть-Каменная, в которую Анна и Зина везли Ганзу с Конядрой, всего в пятнадцати километрах от Алексикова по направлению к Воронежу. Места, знакомые Беде и Матею по разведывательным рейдам.

Повозка катилась по дороге, петлявшей между чахлыми кустами. Беда взял из рук Зины вожжи и стал так править лошадьми, словно это его самое излюбленное дело. Подняв против легкого ветерка заостренное лицо, он напевал чешскую песенку. Матей, с мешком на коленях, сидел напротив молчаливых женщин, разглядывая их.

— Ваши бумаги в порядке? — спросила вдруг Анна.

— Не беспокойтесь, хозяйка, — ответил Конядра. — У нас есть разрешение ехать даже поездом, только вот рубликов нам большевики не дали.

— Будете хорошо работать, будут и рублики, — заметила Зина.

— Лучше бы нам бумагу от белых, — ухмыльнувшись про себя, молвил Гапза. — Их тут, видать, что комарья.

— И кусаются, — сказала Анна, — пулями. Как просвистит мимо уха, не оглядывайся, старайся скрыться. Не любят они, когда кто на их карабины смотрит.

— Ай-ай-ай! — вскричал Аршин. — В хорошенькое место везете нас, хозяйка! Вылезай, Матей, вернемся пешком в Алексиково да первым поездом двинем дальше.

— Испугался? — спросила Анна с насмешкой. — А я не верю. Не путайся ни во что, ничего и не случится. — Вдруг она повернулась к Конядре: — А ты не боишься, пленный? Скажи-ка мне, как твое имя по-русски.

Конядра вспушил свою бородку.

— По-чешски Матей, по-русски Матвей, Матвей Павлович.

Анна опустила голову, Зина усмехнулась непонятно чему. Она не отводила от него глаз, повернув к нему круглое, здоровое лицо с ямочками на щеках, и выпячивала грудь. Матею было тепло от ее взгляда. «Хорошая женщина, — подумал он. — Сердце и руки крестьянки, и душа нараспашку».

Беда лихо подхлестывал лошадей, держа вожжи твердой, опытной рукой.

— Твой друг из деревни? — вдруг спросила Анна.

— А разве не видно? — удивился Матей. — Работал в барском имении, все может.

— А писать и читать?

— В Чехии все дети ходят в школу.

Анна опять умолкла, казалось, она разглядывает руки Аршина. Лицо ее начало оттаивать. Приближался перекресток.

— Поверни направо! — крикнула она Ганзе, который посмеивался про себя. — И незачем так гнать, до дому всего пять верст осталось.

Места пошли более живописные, деревья здесь росли уже высокие, почти одни акации среди буйного кустарника. Светлые глаза Конядры несколько раз встречались со взглядом Анны, и всякий раз Зина начинала тревожиться. Тогда она становилась похожей на девочку, испуганную чем-то. Повозка дребезжала и подскакивала на ухабах пыльной дороги. Здесь надо шагом, решил Аршин.

— А ты не крестьянин, — неожиданно выговорила Анна.

— Нет, — удивленно отозвался Конядра. — Но в плену я научился всему, что нужно косцу. Два года работал в помещичьем имении.

— А кем ты был до войны? — быстро спросила Зина. Конядра, смеясь, показал свои ладони.

— Сами видите, хозяйка, я не кисейная барышня. Анна склонилась к его рукам, прикрыла глаза.

— А мозоли от чего, от шашки? — резко спросила она. Матей твердо встретил ее взгляд, губы его дрогнули.

— Почему от шашки? От чапиг ваших окаянных, дрянных плугов, — ответил он столь же резко. — Да еще от мотыг и лопат. На другие работы барин меня не ставил.

Зина радостно засмеялась, так что даже Беда обернулся. Анна улыбалась уголком алых губ, лоб ее порозовел. Напрасно старался Матей прочитать по этой улыбке хоть одну ее мысль.

Хаты Анны и Зины стояли рядышком, на самом конце села. Отсюда начиналась улица — два ряда деревянных домов, крытых по большей части соломой. На невысоком холме возвышалась трехглавая церковь и дом побольше — видно, поповский. Оказалось, что лошади и повозка принадлежат Анне, и Беда Ганза мгновенно сообразил, что он останется у Анны. Зина повела Матея на свой двор, как будто это разумелось само собой. Она показала ему что-то вроде чулана с постелью и чуть ли не просительно предложила оставить тут вещи и войти в горницу.

Он подошел к окошку. Оно легко отворилось. Выходило оно во двор, огороженный плетнем. На дворе было несколько деревьев, сарай и что-то вроде хлева. Матей вынул из мешка пистолет и патроныг спрятал в соломенный тюфяк и, повесив гимнастерку и шинель на деревянный колышек у двери, пошел в горницу.

Она была пуста. Сдвинув брови, Матей осмотрелся. Печь топилась, из горшка на плите пахло бараниной. В красном углу перед иконами мерцал красный огонек, потрескивало масло в лампадке. У стены стояла широкая кровать с подушками чуть ли не до потолка, середину комнаты занимал стол.