Конядра залпом выпил водку, закурил и засмеялся. Вацлав налил ему еще и развернул на столе карту.
Они возвратились в Елань на другой день к вечеру, ведя группу пленных казаков с подхорунжим во главе. Вацлав Сыхра по телефону сообщил об этом начальнику штаба дивизии Веткину, и когда Матей Конядра доехал до штаба, у дверей Киквидзе его уже ожидал адъютант Байков. Дом, в котором жил начдив, был просторный, с мансардой. Перед ним протекал широкий ручей, через него были переброшены деревянные мостки. На зов Байкова из дома вышли Семен Веткин и командир пятого Заамурского кавалерийского полка Николай Волынский. Веткин выслушал рапорт Конядры и попросил его войти для подробного доклада Киквидзе.
Начдив, повернувшись спиной к двери, стоял у настенной карты и концом своего кинжала с серебряным черенком водил по цветным линиям и кружочкам населенных пунктов. Он только что вернулся из поездки и еще не снял кожаной куртки с овчинным воротником. Матей Конядра взглянул на Веткина, и тот подошел к Киквидзе:
— Товарищ начдив, Конядра явился доложить о результатах разведки.
— Подойдите ближе, товарищ Конядра, — сказал Киквидзе, — и покажите на карте, где вы были вчера и сегодня и где вам удалось захватить господ казаков.
Матеи сунул нагайку за ремень, длинным грязным пальцем стал показывать по карте, по каким местам они проходили и где сталкивались с белыми.
— Убитые есть? — спросил Киквидзе; Матей впервые увидел, что Киквидзе одного с ним роста.
— Нет. Раненых пятеро, но все остались в седлах, — одним духом выпалил Конядра.
— У казаков?
— Двадцать убитых. С нами был немецкий броневичок. Остальные взяты в плен.
— Фамилию офицера знаете?
— Нет, товарищ начдив.
— Где вы оставили пленных?
— Перед вашим домом, на тот случай, если вы захотите взглянуть на них.
Киквидзе улыбнулся в черные усы и положил Конядре руку на плечо:
— Благодарю вас от имени революции, товарищ Конядра, — весело сказал он, пожимая Матею руку. — Желаю вам здоровья, и своим кавалеристам передайте мою благодарность. До свидания! — Снимая кожаную куртку, он словно мимоходом сказал Байкову: — Приведи мне подхорунжего, остальных прикажи пока запереть. Да комиссара позови!
Перед домом Матея Конядру ожидал Николай Волонский. Они еще раз пожали руки и внимательно оглядели друг друга: целы ли?
Смеркалось. Адъютант Байков вызвал пленного подхорунжего и показал ему на мостик.
Низкорослый кавалерист с пышными усами, венгр Денеш, построил остальных пленных, начал пересчитывать и никак не мог досчитаться, нервничал.
— Не хватает кого? — крикнул ему нетерпеливо Аршин Ганза и подъехал ближе.
Венгр, не ответив, бросился в гущу уличных зевак, схватил двух человек, одетых по-казачьи, и толкнул их к пленным, невзирая на их сопротивление; размахивая нагайкой, он кричал:
— Мать вашу, сбежать хотели, сволочи! — А Аршину бросил через плечо на ломаном словацком языке: — Одного поля ягода — дома наверняка у них припрятаны фуражки с царским орлом…
Аршин фыркнул, отдал команду и повел пленных в расположение Интернационального полка. Тоник Ганоусек остался — он держал коня Матея.
Когда партия пленных скрылась за углом, Волонский сказал:
— Поедем со мной, у меня для тебя сюрприз есть. А парня своего отпусти — он тебе не понадобится.
Конядре вдруг страшно захотелось спать, но любопытство было сильнее. Проехав минут пятнадцать, они остановились перед домиком, в котором квартировал Волонский. Николай повел гостя в дом. Открыв дверь, он втолкнул Матея внутрь, и тот так и застыл на пороге: у окна стояла Зина и взгляд ее летел к нему навстречу! Матей шагнул вперед — и вот уже Зина у него в объятиях…
— Не задуши его, Зина, — смеялся Николай. — Приготовь-ка лучше чай своему орлу и что-нибудь к чаю, а мы сядем и будем на тебя смотреть. Ведь на тебя посмотреть стоит, ты у нас словно яблочко. Мы, красные, в этом разбираемся!
Зина поцеловала Матея и побежала греть чай. Матей и Николай сняли оружие, положили его в угол под иконы, завешанные пожелтевшим льняным полотенцем, и сели за стол. Зина уже возилась с чайником. Николай весело проговорил:
— А что, Мотя, Зиночка и впрямь как яблочко! Да какая героиня — привезла в это еланьское пекло частицу нашего родного дома. В этакую-то холодину! Кто бы мог подумать!
— Не смейся надо мной, — отозвалась Зина. — Я привезла вам обоим шерстяные фуфайки от мамы, и от отца — водку, еще довоенную. Тебе бы, деверек, похвалить меня за это, а не насмехаться!
— Как дети, здоровы ли? — спросил Конядра.
Зина вспыхнула, подняла к нему затуманенные глаза.
— Вспоминают тебя…
— Вспоминают — слыхал? Вот лиса! — перебил ее Николай. — А утром говорила мне, что дети думают — ты их отец…