Разрывы снарядов вызвали панику среди обозников, в большинстве своем пожилых крестьян, наскоро мобилизованных в окрестных деревнях.
— Мы окружены! — закричал повозочный головной подводы. Красноармеец, сидевший рядом, сбросил паникера и сам взял вожжи.
А белые уже пристрелялись — гибли люди и лошади, повозки взлетали вместе с поклажей. Передняя колонна обоза повернула назад, под защиту Интернационального полка, который стоял на окраине какого-то большого села, чтобы в случае атаки развернуться для обороны. Повозочные бросили подводы на произвол судьбы, бежали прочь, некоторые словно с ума сошли — перевертывали телеги, поджигали их… Старый начальник обоза Макаров, верхом на пугливой кляче, лупил нагайкой кого попало, грозил наганом, двух самых трусливых пристрелил, вызвав этим еще большую панику. Голубирек и Натан Кнышев тоже старались приостановить массовое бегство обозников. Голубирек ругался на всех языках, на каких только мог, у Кнышева побагровел шрам — всё тщетно: от ураганного огня белой артиллерии обозники совсем потеряли голову, мчались в степь, прятались за одиночными деревьями… Седобородый Макаров скакал за возчиками, стараясь вернуть их к подводам. Лошадь под ним испуганно ржала, артачилась — вдруг взбрыкнула и сбросила седока. Разъяренный старик тяжело поднялся и, опираясь на шашку, вернулся к красноармейцам-ездовым, которые стойко оставались на месте, помогая перетаскивать раненых к фельдшерам Интернационального полка.
Вдруг пронзительный вопль заглушил все крики:
— Казаки! Спасайсь!
Тут же все обезумели. Люди, в надежде спастись, лезли друг на друга, дрались чем попало, заползали под телеги. Рев, стоны раненых, грохот разрывов… У высокого кургана на том берегу Бузулука появились небольшие пушки, казаки уже выпрягли из них лошадей и отводили их в сторону. Офицеры смотрели в бинокли на город. Чешские кавалеристы, застывшие на своих конях, отчетливо видели их лица и следили за каждым их движением.
— Эх, Борейко бы сюда с его пушками или Курта Вайнерта! — возбужденно вскричал Ян Шама. — Они бы им поправили погоны! Из винтовки их отсюда и «волшебный стрелок» не достанет. Товарищ комбат, может, ударим по ним?
— Спокойно, Ян! — ответил Голубирек. — Вайнерт впереди с Сыхрой, а Борейко в центре колонны. Ну-ка, слетай доложи начдиву о том, что здесь творится. Скажи, можно перейти через мост и напасть на белых. Повтори приказ!
Казаки палили по остаткам обоза и по Интернациональному полку. Несколько снарядов упало в воду у моста. Смятение проникло и в ряды красноармейцев. Беда Ганза нервно вертелся на своей новой длинноухой лошади, которую объявил красой всех племенных коней матушки-Руси, и кутался в широкую лохматую бурку, как будто ему было холодно, а на лбу у него блестели капли пота.
— Ну что же, товарищ Голубирек? — вскрикнул он. — Топиться нам в этой паршивой речушке или в плен идти? Ни то, ни другое меня не устраивает!
— Чего мелешь? — огрызнулся на него Конядра, неподвижный как изваяние. — Сейчас я тебе не доверил бы даже колыбель караулить, душа у тебя в пятки ушла!
— Можно подумать, твоя выше пупка торчит! Вот скажу Зине, как ты нос задираешь!
— Попробуй, осел, — осадил его Конядра.
«А, черт, даже эти двое нервничают!» — подумал Голубирек. Взглянул на казачью батарею. Стволы орудий опять сверкнули огнем, и вслед за тем — разрыв в саду неподалеку. Надо действовать. Голубирек выхватил винтовку из рук какого-то бойца, привязал к штыку белый носовой платок и, усмехнувшись, замахал этим импровизированным белым флагом, словно подавая сигнал. Казаки перестали стрелять. Тогда Голубирек обратился к командирам рот:
— А теперь — скорей через мост, пока белые сбиты с толку! Конядра, Аршин, за мной! — И он поскакал к деревянному мосту.
Достаточно было нескольких коротких команд — и стрелки, и обозники поняли маневр. Конядра помогал Пулпану, Ноге и Коничеку ускорить переправу. Смятение не подавило трезвого разума; все действовали энергично, чтобы успеть перебраться на тот берег. Макаров поймал буланого коня и подъехал к Конядре.
— Видел, как эти трусы повозочные поспешают на другую сторону? Так и хочется прогнать их обратно в степь!
— Не надо, они нам еще пригодятся, — ответил Конядра.
Макаров поскакал к обозу, грозно размахивая нагайкой, он приказал обозникам уложить на уцелевшие телеги тяжелораненых и все то, что можно было погрузить. Раненые, способные двигаться, шли, придерживаясь за борта телеги. Вот уже обоз второго Интернационального полка при помощи полковых музыкантов перешел мост. Конядра подскакал к Ганзе, руководившему переправой. Драгун сорвал голос и хрипел, усы у него воинственно топорщились.
— Держу пари, — сказал Матей, — что господа казаки приняли нас за своих. Вот как полезно знать их сигналы. А ты хотел топиться. Нервишки сдают, дружище!
Аршин хмуро усмехнулся и пожал плечами. Не отрываясь, он следил за Карелом Петником, который скакал вдоль берега к головной колонне дивизии.
— Как думаешь, доскачет Карел до Киквидзе?