Чешская рапсодия

Трофим Малышкин на это ничего не сказал. Он собрал сено в охапку и понес своим лошадям. Волонский тоже сгреб столько, сколько смог обхватить руками, и побрел за соседом с ароматной ношей.

Ганза подошел к Конядре и взволнованно сказал:

— Считай меня воскресшим из мертвых. Эти двое, что заезжали сюда, трясли из меня душу, когда я недавно попался им в лапы. Хорошо, что не подъехали ближе — наверняка бы узнали. Ты тоже запомни их имена — есаул Кириченко и казак Прохор. И если когда встретишься с ними, отплати за меня. — Ганза вздохнул так глубоко, что даже в горле у него засвистело, и вдруг, скрывая под усами кривую усмешку, схватил Матея за локоть и добавил: — В следующий раз, если они покажутся, я схвачусь за живот и побегу в лес. А ты надо мной смейся при Анне.

— Они уже, наверно, забыли тебя, — сказал Матей Конядра, — но хорошо, что я про это знаю. Имя есаула я уже слыхал, он, говорят, коллекционирует черепа красноармейцев.

Аршин выкатил глаза. Так вот почему есаул тогда так заинтересовался его бритой головой! Он закрутил шеей. «К счастью, хотеть и иметь — вещи разные», — подумал он и торжествующе усмехнулся.

* * *

Настроение уставших косарей подняла только водка, которую Анна не жалела, как в полдень. Зина Волонская и Варенька Малышкина вынули из телеги огромный чайник, и Варенька с поденщицей Марьей, девушкой с длинными косами, побежали к ручью по воду. Другие девушки уселись среди казаков, попытались завести разговор. Молодая вдова Нина Матвеевна, соседка Малышкиных, несколько раз начинала протяжную, грустную песню и бросала, потому что казак, сидевший рядом с ней, щекотал ей травинкой шею, неуклюже уговаривая:

— Пойдем в лесок, козачка, я тебе там спою повеселее...

Полная луна по-разному действовала на Малышкина с Волонским и на молодежь. Конядра с Ганзой развели большой костер от комаров. Но вот зазвучала и песня — казачья, простая, суровая. Девушки прищуренными хмельными глазами ловили дразнящие взгляды певцов. Аршин, припомнив отдельные слова, присоединил к поющим свой тенорок. Маленький чех нравился казакам. Пусть кукарекает — да зато как золотой петушок. Петр Новиков, опершись рукой на колено Анны, обратился к нему:

— А эту знаешь, пленный? — и запел.

Анна, скрестив рука на груди, поглаживала свое плечо.

— Откуда ему знать, эту? — отозвалась Зина Волонская. — Ведь эта песня с Десны, около Максима. Там у меня тетка, вот я и знаю.

Ганза, сверкнув глазами на Вареньку, начал болтать. «Матей, верно, хихикает про себя, что я хвастун, — мелькнуло у него в голове, — но быть разведчиком, голубчик, это тебе не пиво сосать. Кроме того, сегодня я изрядно поволновался и теперь такое у меня чувство, будто я снова родился».

Зина повернулась к Вареньке. Девушка сияла. «На луну похожа, а луна немало девок с толку сбила», — подумала Зина. Перевела взгляд на Конядру. Тот сидел недалеко, подтянув колени к подбородку, и лицо его было непроницаемо. Зина про себя улыбнулась: Варенька его не интересует. Трофим Малышкин затягивался так, что махорка трещала, того и гляди, вспыхнет седая борода, но сморщенное лицо Малышкина не выражало такого опасения.

— Веселый парень чех, — засмеялась Анна.

— Хитрый! — отозвался Петр, внимательно следивший за каждым движением Аршина.

Зина встала, пересела к Матею. Волонский остатками зубов единоборствовал с куском сала и не обращал внимания на сноху. Когда-то ей, двадцатишестилетней вдове, посчастливится еще быть среди молодых мужиков? Она сама себе хозяйка, и он, свекор, не требует от нее отчета. Война!

— Трофим, а не поискать ли вдовам женихов среди казацкой молодежи? — спросил Волонский.

Трофим выпустил дым изо рта.

— А ты раскрой глаза пошире! И не твое это дело. Сколько девок мы с тобой когда-то попортили на сенокосе?

Волонский проглотил слюну. Сзади, в папоротниках, застрекотал кузнечик. Ох, много раз этот бродячий музыкант играл ему на свадьбах без попа! Старик выпил водки, вытер усы и лег навзничь.

Малышкин тоже растянулся, закинув руки под голову, но спать не собирался. Надо еще по привычке подумать о том о сем... Мишка прав. Петр и Анна — славная пара... Трофим посмотрел туда, где только что видел Анну. Теперь ее там не было, Петра тоже. Улыбаясь, старик уснул, как дитя.

Матей Конядра встал, подбросил в огонь охапку сухого хвороста. Аршин усердно заговаривал зубы Вареньке, та смеялась воркующим смехом.

— Дома я страшно любил мамины пончики. Знаешь, что такое пончик? Не знаешь! Видишь, какая ты еще глупенькая. Тебе нужно еще многому учиться, ведь ты даже толком не знаешь, зачем живешь...

Матей протянул руку Зине, сидевшей у его ног. Она схватилась за нее, как за добычу.

— Хозяйка, не напоить ли лошадей?

— Ой, чуть не забыла! Тут недалеко речка — вода как хрусталь. Лошадей не боишься?

Не ответив, он пошел к ее возу. Уверенно, без спешки отвязал лошадей. Тропинка к речке извивалась в кустарнике, менаду стройными соснами. Зина хорошо знала дорогу и могла пройти здесь хоть с завязанными глазами.