Чешская рапсодия

— Я подниму тех чехов, которые залегли, — предложил адъютант.

— Таких всего несколько человек, и некоторые еще сами поднимутся, если живы, — нервно ответил Киквидзе. — Запомните на будущее, при первом столкновении с неприятелем командир должен быть терпеливым с солдатами. Прикажите привести наших лошадей, поедем помогать чехам. Товарищу Сыхре пусть тоже приведут коня.

Ян Шама, как обычно, багровый и шумный, до хрипоты кричал: «Ура! Ура!» — с остервенением нанося удары и подбадривая товарищей. Некогда было оглядываться, где кто, только два раза мелькнул перед Шамой Беда Ганза, размахивающий шашкой, Петника и Костку он не видал, да и не вспоминал о них. Бартак, уже потерявший шапку, с карабином в руках нападал, как на медведя, на какого-то верзилу, но Шама тотчас потерял его из виду за клубком сражающихся, потом увидел его уже впереди — Бартак прикладом бил низкорослого казацкого офицера, оборонявшегося разряженным пистолетом. Рядом с Бартаком вдруг появился Голубирек на взмыленном коне, рубанул шашкой казацкого офицера и показал на размытую дорогу в станицу, по которой бежали казаки, поддавшиеся панике при первом столкновении с чехами. Вдруг у Шамы потемнело в глазах, он схватился руками за голову, зашатался и как подкошенный рухнул на колени.

Бартак остановился. Он потерял из виду Голубирека. Тряхнув непокрытой черноволосой головой, Бартак только теперь заметил, что местность изменилась: несколько крестьянских дворев были разбросаны по холмистой местности, около них — оседланные лошади.

—- Захватим коней! — крикнул Бартак своим.

А те уже сбегались к нему — Долина, Барбора, Вайнерт...

— Конядра и Ганза, возьмите пулеметы и отсеките огнем тех, кто побежит к лошадям! Остальные — за мной! — скомандовал Бартак.

Казаки, поняв, что им теперь не уйти, дрались отчаянно, защищая свою жизнь, и гибли с ужасом в сердце и бранью на устах. Бартак, а с ним его максимовцы и кто-то еще добежали до лошадей и, крепко усевшись в седлах, обнажали шашки и открывали кобуры с наганами.

— Никого не щадить! — раздался вдруг знакомый голос, и с черного коня Бартаку улыбнулся комбат Сыхра, улыбнулся так, словно ему удалась озорная шутка. Забинтованной левой рукой Сыхра держал поводья, в здоровой правой — наган. Рядом с ним, на тревожно переступающем коне, сидел Киквидзе. У Бартака словно расширилась грудь. Он погнал коня к устью балки, где за камнями залегли казаки, преграждая чехам путь в станицу.

Второй Чехословацкий полк вернулся к эшелонам уже в сумерках. Все были побиты, поцарапаны, и хотелось им только одного — очутиться в сухой теплушке. Бойцы Рабоче-крестьянского полка хоронили погибших, а раненых относили в санитарные вагоны. Ужин был готов. Прошел вдоль состава Киквидзе, все еще с засученными рукавами. Остановился у вагона чешских кавалеристов:

— Товарищ Бартак тут?

Бартак показался в дверях.

— Орлы мои! — вскричал Киквидзе. — У вас теперь у каждого по три лошади?

— Верно, товарищ начдив, — сказал Бартак, — и мы просим отослать их в Царицын в подарок от нас.

— Отлично! — сказал Киквидзе.

Сыхра, с рукою на перевязи, рассказал, что у начдива хорошее настроение. Тут появился и командир полка Книжек, растерянный, озабоченный, стал расспрашивать Бартака о потерях.

— Из моих кавалеристов там осталось пятеро, — ответил Бартак. — Раненые с нами. Нам здорово повезло!

— Это верно, у пехоты дела хуже, — сказал Книжек и захромал дальше, опираясь на палку из акации.

В вагоне кавалеристов веселым огнем гудела чугунная печка, вокруг нее были расставлены сапоги, набитые соломой и сеном. На ремнях уздечек развесили для просушки одежду. Полуголым конникам было не до разговоров. Бартак сидел на лавке у двери и ел так, будто целую неделю у него маковой росинки во рту не было. Они и не заметили, что эшелон тронулся в путь.

— Я так думаю, ребята, — неожиданно произнес Ян Шама; его голова была обвязана, из-под повязки, как кружево, торчали рыжие волосы, — до чего же простая была тактика Голубирека, простая, как колумбово яйцо — да что я говорю? — как оплеуха. Но без нашей отваги эта тактика шиш бы стоила.

— Эй ты, скажи спасибо, что мы тебя знаем! — прыснул Беда Ганза. — Давай, панский батрак, сделаем тебя полковником. Голос у тебя есть, фигура тоже, и переимчивый ты, как обезьяна.

Шама пропустил насмешку мимо ушей.

— Заметили вы, ребята, того матроса и его команду? — продолжал он. — Бились, как львы, на левом фланге Рабоче-крестьянского полка.

— Это Доценко. Его ребята говорят, что от него пули отскакивают, — ответил Ганза.

— Принимаю водку! — прервал разговоры Бартак. — За глоток самогона отдам всю воду, выжатую из штанов. А если водки нет, так хоть пойте! Костка, Шама, кто первый?

Все смолкли. «Неужели у Бартака сдали нервы?» — подумал Долина, придерживая широкий бинт на бедре и кряхтя от боли.