Чешская рапсодия

И вот наконец верблюд двинулся, раскачиваясь, как селезень, и Беда понял, что верблюд иноходец. Да пусть скачет хоть как воробей, лишь бы двигался вперед! Безумная надежда охватила Аршина. Скорее бы выбраться из станицы! И Ганза все щекотал животное, бил его пятками, тянул за уши. Внезапно верблюд фыркнул и побежал. Ганза сперва никак не мог приспособиться к непривычным движениям, его кидало с боку на бок, он судорожно старался удержать равновесие, но в конце концов приноровился к размеренному ритму бесшумного верблюжьего бега и мог обдумать свое положение. Никаких часовых он по дороге не встретил. Ага, здесь начинается степь... В смятении чувств он не мог сообразить, в каком направлении бежит верблюд, а звезды ничего ему не говорили. Вот братишки матросики определяют курс по звездам и часам, а для Аршина ночное небо немо. Где-то тут везли его казаки, но где?

А верблюд все бежал...

Далеко за спиной бахнула пушка, затем еще и еще. У Аршина перехватило дыхание. Тревога! Не из-за него, конечно, но теперь там обнаружат, что он сбежал, и пустятся в погоню. До Ганзы донесся громкий звук трубы. Он ткнул верблюда пятками, но тот, как назло, замедлил бег, задрал голову и издал протяжный рев, после чего, приподняв хвост, гневно фыркнул и снова побежал. Вскоре он уже не бежал, а летел. Опытный наездник, Аршин изо всех сил держался между горбом и шеей. Уж не крылья ли прятались в горбу этой уродины? Одно время в пардубицком полку у Аршина был иноходец, но такого он еще не испытывал. Он стискивал зубы, чтоб не прикусить язык, зад у него ныл и горел. «Как слезу с него, неделю не смогу и шагу ступить», — бормотал Беда во взъерошенные усы, не решаясь выпрямиться. Он не знал, сколько времени длилась эта пытка, не знал, куда мчится его верблюд...

Уже светало, когда Ганза, полумертвый, увидел вдали знакомые очертания куполов филоновских церквей. Даже не поверил своим глазам. Но это было Филоново. Все чувства в нем вдруг перекрыла сумасшедшая необузданная радость. Слезы хлынули ручьем. Теперь он старался убедить верблюда, что торопиться некуда, но тот не хотел этого понять и мчался прежним аллюром, едва касаясь земли. Наконец Беде удалось направить своего спасителя в сторону железнодорожной станции, к эшелонам второго полка. Вдруг как из-под земли вынырнул часовой.

— Стой! — закричал красноармеец, и верблюд остановился как вкопанный, Аршин чуть не перелетел через его голову.

А часовой был Михал Лагош! Он сразу узнал Ганзу и ржал так, что слезы у него текли. Беда с трудом сполз с верблюда, пошатнулся, но, даже не оглянувшись на Лагоша, зашагал к командирскому вагону, ведя верблюда в поводу. В эшелоне начиналось утреннее оживление. Красноармейцы удивлялись, зачем это конник Ганза ведет верблюда? Где он, черт такой, его подцепил?

Комиссар Натан Кнышев сидел на железнодорожной насыпи лицом к солнцу, поднимавшемуся над степью, и что-то записывал в потрепанную черную тетрадь. Ганза подтянул к нему верблюда и, переступая босыми ногами в росистой холодной траве, попытался выпрямиться.

— Товарищ комиссар полка, докладываю: вернулся из плена, — пробормотал Аршин хриплым, прерывистым голосом.

Комиссар поднял глаза от черной тетради, и шрам на левой щеке его переломился в широкой улыбке. Смех засел в его длинных усах.

— Это ты? Ну, здравствуй, молодец! Мы уже думали, ты отвоевался.

— До этого было недалеко, да вот верблюдик дал мне напрокат свои ноги и даже не спросил, приятно ли мне это. — Аршин попытался улыбнуться, но вместо улыбки у него получилась кривая, вымученная гримаса.

Кнышев встал. Увидев на лице Беды следы пережитых им страданий, он стал серьезным.

— Ну, ничего, главное, ты опять с нами. Пойди поешь, пусть тебе выдадут новые сапоги, и тогда приходи — расскажешь, что да как было.

Бедржих Ганза глотнул сухим горлом. Конечно, прежде всего поесть! Он с благодарностью посмотрел на Кнышева, склонив голову, словно хотел поклониться комиссару, и без дальнейших слов отправился к кухне. Верблюд важно выступал за ним, на каждом шагу кивая головой. Аршин, превозмогая боль в паху, старался держаться прямо, даже нос задрал. И вдруг остановился, похлопал верблюда по шее и подвел его к кадке, из которой красноармейцы брали воду для мытья. Отстранив их, Аршин крикнул:

— Дайте-ка глотнуть моему горбачу, невежи, он спас вашего товарища!

Верблюд фыркнул и жадно приник к воде. Так тянет пиво из двухлитровой кружки на пари только кум Вейделек, наш сосед в родной деревне! Аршин растроганно посмотрел, как пьет верблюд, улыбнулся и отправился на кухню. Сердце его плясало от радости, он посмеивался, щелкал пальцами и вовсе не думал о том, что ходит босой, что утреннее солнце припекает его голый бугристый череп.

— Я тут прокатился на верблюдике, — весело сказал он повару, — хотел попробовать, как ездит татарский хан к девочкам в аул. Дай-ка мне что-нибудь перекусить, толстяк, за тобой еще мой вчерашний ужин! Да смотри не трясись от скупости!