Чешские юмористические повести

Деревянный топчан с мятым, давно не стиранным покрывалом и разбросанными одеялами, немытые чашки, оставшиеся от завтрака, куски черного хлеба и колбасные очистки, горящая печурка в углу комнаты — все это говорило о том, что доктор Жадак здесь спит, завтракает, ужинает, сам убирает за собой и сам себе готовит еду. Сам он и затопил перед тем, как подняться наверх. Ведь не случайно его рука, которую он протянул мне, здороваясь, была в саже.

Почувствовав внезапное облегчение, я с удовольствием потянулся.

«Браво! Каждый женатый человек нуждается в таком вот интеллектуальном свинюшнике, где он сам себе хозяин!»

Я закурил, взяв со стола дешевую сигарету, и начал рассматривать стеллажи, где в полном беспорядке стояли и лежали книги эпохи национального возрождения, старые юридические журналы, номера «Светозора» ^{101}, словари и газеты, тома беллетристики на разных языках, экономическая и философская литература — все это было рассовано по полкам как попало и где попало.

Я выхватил кипу бумажного хлама — оттиски, брошюрки, газетные вырезки, старые каталоги, прейскуранты на саженцы и письма.

«Ай-ай-ай, оказывается пан доктор размышляет над проблемами философии права и ведет переписку с целым миром!»

Измазанными пальцами я приподнял крышку одной из многочисленных коробок.

Шишки, опять шишки. Семена хвойных деревьев.

Мне попалась растрепанная половинка моего собственного сочинения. Темпераментный читатель с такой силой подчеркивал слова и строчки, что страницы рвались под грифелем карандаша. Поля испещрены восклицательными знаками, знаками вопроса, всевозможными пометками, язвительными замечаниями, многие места перечеркнуты.

«С чем вас и поздравляю!» — сказал я сам себе.

В эту минуту щелкнул замок и дверь стремительно распахнулась.

— Серрдечно вас прриветствую,— сказал пан доктор, взяв меня за обе руки и сильно, до боли, сжав их. Он весь как-то преобразился, воспрял духом и стал бегать взад-вперед, меряя своими саженьими шагами комнату и до хруста в пальцах потирая руки.

На него приятно было смотреть. Это был совсем другой человек, непосредственный и оживленный, который от радости прямо не знал, с чего начать.

Он положил передо мной пачку сигарет, поставил бутылку коньяка. Сунул на плиту кастрюльку с водой и, не переставая ходить по комнате, начал яростно крутить ручку кофейной мельницы. Внезапно ручка отскочила, перелетела через стол и, стукнув меня по лбу, свалилась на колени.

— Ох, пррошу пррощения!

Я почесал затылок.

Наверное, это получилось очень смешно, потому что мы дружно расхохотались.

Я не мог остановиться, у меня была такая потребность высмеяться, что от хохота я повалился на кушетку, задрав вверх ноги. Доктор Жадак даже отставил в сторонку мельницу, такое его сотрясало ржанье, рвавшееся из лошадиных уст. Он не мог стоять, а опустился на стул, согнувшись в три погибели; пламя печурки отбрасывало на него красноватый отблеск, похожий на стекавший сироп.

Не было конца нашему веселью.

Мы смеялись не над ручкой, отлетевшей от мельницы.

Конечно же, не над нею смеялись мы!

— Так, а теперь давайте рразберремся, что же занимает наш ум!

Он взял у меня из рук растрепанную половинку моей книги и стал ее листать:

— Hic Rhodus! [73] ^{102} Так как же вы себе представляете этого духа земли? Ведь это не что иное, как дух грубой плоти, а вы приписываете ему всякие возвышенные свойства, называете «искусным мастером», «опытным пожарным», «конструктором сердечного аппарата», «барабанщиком, сокрытым в ухе», «зодчим человеческого скелета», призываете изучать его творчество и исповедовать религию тела!

Одним глотком я выпил чашечку крепкого черного кофе с коньяком, поудобнее устроился на кушетке и насмешливо сказал:

— Выходит, мне придется стать тем точильным бруском, на котором адвокат собирается оттачивать свой интеллект? Да не будь я гостем вашего вигвама и не знай я, что вы занимаетесь в общем-то полезным делом, я бы и разговаривать с вами не стал. Ведь это и ребенку ясно!

— Вы отвечаете не по существу, приятель,— сказал мой оппонент иронически снисходительным тоном защитника, который опровергает показания завравшегося свидетеля.— У меня есть ряд замечаний по вашей главе о духе земли ^{103}: хорошую идею вы интеррпретируете грубо натуралистически, и это противоречит вашим же утверждениям…