Чешские юмористические повести

Грозната же, снова очутившись под аркадой, завел свою триумфальную:

Взвейтесь, зна-а-а-а-мена сла-а-а-а-вы…

Он безбожно растягивал гласные, что, правда, уже заложено в самой основе цапартицкого диалекта.

Но на сей раз хор, обычно послушный Грознате, вторил ему слабо. Начало героической южнославянской песни потонуло в громовых приветственных возгласах, раздававшихся из-под всех аркад, куда, спасаясь от дождя, забились цапартичане.

Люди размахивали шляпами, платками. Некоторым, казалось, даже удается размахивать сразу всеми четырьмя конечностями. Однако оптической причиной сего чуда, очевидно, были быстро сгущавшиеся сумерки.

Новую волну возбуждения, охватившего неугомонную цапартицкую молодежь, вызвало необычайное зрелище…

Посреди площади, защищаясь огромным зонтом от проливного дождя, бок о бок шагали городской голова и редактор «Ч. л.» Многослав Корявый.

Теперь Грознате подпевало лишь несколько самых стойких голосов:

…говорит ружье.

Они растягивали слова, как гашишлейн — особый сорт липкой тянучки, которую из жженого сахара делал в верхнем предместье кондитер Пепичек Вацлавичек.

И у нас эта глава растянулась сверх всякого приличия. Зато в конце ее мы можем с удовлетворением констатировать, что кроме Грознаты, все участники событий совершенно охрипли.

V

Еще до истечения «великой недели» дядюшки Ировца Цапартицкий округ целиком и полностью приобщился к новому радикальному аграрному движению, а прежний деревенский куманек, ныне же — пан Ировец и уважаемый староста Зборжова, стал не только хозяином края, но и подлинным кумиром всей провинциальной выборной курии.

Да что говорить!

В ту предвыборную кампанию, вероятно, во всем чешском королевстве не было более популярного и прославленного мужа, не было большей гордости нации, чем Ировец, и вздумай мы на сих страницах слагать ему вдохновенный дифирамб, это было бы столь же бессмысленно, как носить хворост в цапартицкие леса, ибо имя Ировца и без того уже начертано золотыми письменами на воображаемой мраморной скрижали, призванной увековечить современный прогресс нашей своеобычной культуры!

Еще над Чмертовом не простерлась третья радуга его производства, а из Праги уже прибыли расторопные представители общественного мнения и весьма рьяно старались оправдать щедрые авансы, полученные в редакциях.

Едва в один из радужных вечеров господа с блокнотами впервые появились на колокольне монастыря, как хор, ведомый трубным гласом Грознаты, запел пронзительней и протяжней, чем когда-либо прежде. Обе партии, национальная и антинациональная, переходившие уже к настоящим уличным побоищам, где ходская кожа не раз имела случай доказать вошедшую в поговорки прочность, теперь сражались перед лицом носителей общественного мнения. Вот почему, раздавая и получая во имя святой и возвышенной цели увесистые тумаки, бойцы обеих сторон неукоснительно следили, чтобы ни один из них не ускользнул от внимания творцов новейшей истории.

Депеши журналистов, строчивших с таким рвением, что ломались карандаши, перед отправкой экспресс-почтой подвергались контролю местных политических лидеров, жаждавших представить свое воинство во всем блеске сухих лавров. Я говорю «сухих», потому что на сей раз все обошлось всухую, без пролития крови.

Впрочем (как летописец всего фанатического движения, охватившего чешский юго-запад, я считаю своим долгом ради полноты информации упомянуть и об этом факте), в одной пражской газете все же появилось сообщение, будто во время собрания сельскохозяйственной корпорации, члены коей принадлежат к партии, доселе занимавшей в Цапартицкой округе ведущее положение, разнузданные аграрные радикалы пролили кровь чешского крестьянства.

Да будет зафиксировано историей — кровь эта была чисто тенденциозной окраски.

Речь идет о том самом собрании окружного сельскохозяйственного объединения, извещение о котором было опубликовано в печатном органе сего товарищества — «Гонце из Цапартиц», по поводу чего «Чмертовске листы» и написали, что, мол, оно не «состоится». «Даже если с неба будут падать шила, собрание состоится!» — парировал тогда «Гонец из Цапартиц». «Чмертовске листы», указав на грамматическую ошибку, поскольку во множественном числе существительное среднего рода «шило» будет иметь форму не «шила», а «шилья», тут же придрались к слову или, как в них было написано, поймали «Гонца» на слове.

У «Гонца из Цапартиц» уже не было времени исправлять свой грубый промах. Мелкотравчатую полемику прервал самый поразительный и самый сенсационный эпизод во всей этой истории [18].

Объявленное собрание, в самом деле, не состоялось, поскольку упомянутые шила, или — правильнее — шилья, действительно падали.