— Иисус Мария, что ты выдумываешь!
— Да вы идите, ложитесь. Вот уж завтра будет потеха!
Утром опять розыски, соседи ходили по всем домам, наконец пришли к дровосеку.
— Ну, если они у нас, сейчас выпущу.
Выпустил их. Пошли они по домам. А сами на людей взглянуть стыдятся. Дошла эта история до начальства, и обоих забрали оттуда. С тех пор нет в Батьковицах ни священника, ни регента: боятся, как бы их снова не украл глупый Гонза.
Как-то раз два соседа — Кубиш и Паштьялка из Чермны — решили напугать сапожника Гицека. Только как же это сделать? Ведь Гицек ничего не боится.
— Вот что, — говорит Паштьялка, — ты залезешь в гроб и притворишься мертвым. Раз он такой храбрый, посмотрим, согласится ли стеречь ночью покойника.
Кубиш сейчас же залез в гроб, а Паштьялка побежал к Гицеку:
— Кубиш умер, лежит в гробу; поди посиди возле него ночью, чтоб на него не напал нечистый. Еды и питья будет вдоволь.
Ну, коли так, сапожник согласился. Работы у него было много, взял он с собой всю справу: кожу, молотки, ремень — в общем все, что ему надо. Принесли ему поесть всякой всячины, в долгу не остались. И кофе горячего, чтобы не заснул. Ну, да разве Гицек уснет! Где там! Начал поколачивать по колодкам, поет — заливается, словно на свадьбе. Вот ровно в полночь — Гицек как раз вытягивал высокие ноты, будто свинью режут, — мертвец садится в гробу и говорит:
— Где умерший, там не поют!
Гицек обернулся:
— А кто помер, тот лежи тихо!
Да как шарахнет его молотком! Кубиш выскочил да бежать.
— Ни в жизнь никого пугать не буду! — кричит.
Две недели у него голова болела. Здоровенный желвак вздулся. Все время на этом месте руку держал.
Выучились.
— Ну, теперь что, ребята? Идите в люди, искать себе места, чего же еще.
Получили на дорогу по десятке, мать напекла им пирожков. Отправились в путь. Работы они не искали — деньги-то были, плохо ли им? Но вот все деньги вышли. Как же теперь быть? Побираться-то неохота!
Подходят они к какой-то корчме, остановились.
— Денег у нас нет, а жрать охота, и ночь скоро.
— Да вот корчма, давайте, ребята, зайдем: авось что-нибудь да устроим.
Старший оглянулся, видит — на стене вывеска:
Меня не обманешь!
Отродясь я в дураках не оставался.
Прочел. Братья испугались.
— Ишь ты! На умного напоролись. Что же делать?
— Да наплевать, пойдемте. Наших котомок он не отнимет, а больше с нас и взять нечего.
Смело вошли в корчму: будь что будет.
Шинкарь спрашивает:
— Ну, парни, что вам подать?
— Да что! Чего-нибудь поесть и выпить.
Наелись, напились. Теперь, мол, пора спать. Шинкарь спрашивает:
— Ну, ребята, куда вам солому класть? Хотите в сарае?
— Нет, — мол, — лучше на чердак, там прохладнее!
— Как хотите.
Отвел он их на чердак, все кругом позапирал и пошел спать.
А парни не спят, ворочаются: хозяин утром денег спросит, что делать будем?
— Ничего, давайте в доме пошарим, авось что подвернется.
С чердака спустились сразу в хлев. Мясник и говорит:
— Ребята, давайте заколем вот этого козла.
— Идет!
Мясник козла зарезал, ободрал, мясо сунул в мешок. Шорник набил шкуру сеном, портной зашил, и козлик получился как живой. Поставили его на место, к кормушке на шею — веревку, все как полагается.
Утром приходят в горницу, на завтрак попросили себе все самое лучшее. Наелись. Вот один из них и говорит:
— Послушайте-ка, пан шинкарь, денег у нас с собой нет, а есть свежая баранина. Резали в одной деревне валуха, а мы проходили и купили. Если хотите, можем вам продать.
— Отчего и не купить, если баранина хороша. Куплю. Где она?
— Снаружи оставили, в мешке: погода теплая, так в горнице провоняла бы.
Мясник принес, показывает: мясо отличное.
— Сколько за нее?
— Да по цене, сколько потянет, из-за копейки торговаться не станем.
Шинкарь свесил, уплатил. Братья собрались было уходить, но он остановил их:
— Как вас звать, господа? Я здесь начальник, обязан узнать, как вас зовут, а то мне здорово попадет.
— Уж больно у меня скверное имя, — говорит мясник, — я его не скажу.
— Да ничего, скажите, чего там стесняться?
— Ну, так и быть: Убил-козла.
— Это еще куда ни шло, бывает и похуже. А второго как звать?
— Мое имя и того хуже.
— Да чего боитесь? Говорите!
— Купил-свое.
— Ну, это еще ничего. А как третьего звать?
— Вот у меня имя и впрямь-таки дурацкое, даже и говорить неохота.
— Раз те двое сказали, так и вы уж скажите.
— Неужто-балда-не-понимаешь.
Шинкарь все записал и отпустил их.
Вот встала скотница, идет задавать корм скотине. Всем положила сена и думает: козлу-то положу самое лучшее. Немного погодя опять идет в хлев — смотрит, все свое сожрали, а козел и не дотронулся. Девка бежит к хозяину в горницу.
— Хозяин, хозяин! У всех кормушки пустые, все подливали, а козел не жрет, стоит как пень.
— Бес тебя знает, что ты ему дала!
Она — назад, выбрала ему по травиночке самое душистое сено, а он опять не берет.