Чешское время. Большая история маленькой страны: от святого Вацлава до Вацлава Гавела

В Чехословакии Цветаева, судя по ее творчеству, находилась в вечном смятении. «Горе началось с горы. / Та гора на мне — надгробием», «Я любовь узнаю по боли» — счастливый человек ведь так не скажет. Анна Ахматова не раз называла Цветаеву «страдалицей Мариной». «Причитания, бормотания, лепетание, полузаумная, полубредовая запись лирического мгновения», — сказал о ее стихах Владислав Ходасевич. Современники, да еще из числа «знакомых на равных», часто склонны воспринимать гениев не столь восторженно, как их рядовые почитатели или литературоведы-профессионалы, тем более поколения спустя. Литовский поэт Томас Венцлова (и не только он один) разглядел в «Поэме Горы» и «Поэме Конца» религиозный посыл, сопоставив эти переполненные библейской символикой и терминологией произведения с Ветхим Заветом и Новым Заветом. Венцлова угадал в цветаевских замыслах истории о стоившем изгнания из рая первородном грехе и искупительной жертве: одна поэма построена по схеме «от книги Бытия к Пророкам», другая по модели Страстей Христовых. Исходя из этой логики, последний вечер пражских любовников — это Тайная вечеря.

Сверхбессмысленнейшее слово:
Расстаемся. — Одна из ста?
Просто слово в четыре слога,
За которыми пустота.

Иосиф Бродский обронил в литературном диалоге, что для него Цветаева как технолог русского стиха начинается именно с «Поэмы Горы». Специалисты, согласные с авторитетом нобелевского лауреата, полагают, что в Праге с Цветаевой случился новый творческий поворот: она стала писать не как типично русский автор, а как европейский, принялась по-другому выстраивать мысль, слог, ритм, образ. Эту дискуссию я оставлю профессионалам, заметив напоследок, что отсюда, быть может, по крайней мере отчасти исходит феномен чешского цветаевского притяжения. «Я вашу страну люблю и чту — больше всех стран на свете», — признавалась она своей пражской приятельнице по переписке Анне Тесковой. Тескова, литератор, учитель и переводчик, хорошо знавшая Россию и активно участвовавшая в «русской акции», состояла в почтовой дружбе с Цветаевой 15 лет. С русской стороны эти полторы сотни писем, изданных теперь под одной обложкой, были предельно откровенными — Цветаева рассматривала эпистолярный жанр как самодостаточный способ человеческих отношений.

Стена Джона Леннона, Велкопршеворска площадь, Мала-Страна

Единственный памятный цветаевский адрес в Праге — Шведская, 51, это под правой щекой Петршина, в тесном сплетении карабкающихся на холм улиц. В доме, квартиру в котором несколько месяцев снимала семья Эфронов, теперь расположился прогрессивный kindergarten Genius на 60 дошколят: здоровый образ жизни и питания для малышей, кружок по сборке игрушек лего, занятия по системе Монтессори, англоговорящие воспитатели по желанию родителей. На сайте образовательного учреждения двухэтажное здание названо «виллой времен Первой республики», о Цветаевой ни слова, да оно и вправду ни к чему. К фасаду детсада привинчена бронзовая мемориальная доска с известным портретом Марины и той же ее пафосной строфой про чешский народ, жаркий как гранат и чистый как хрусталь.