Всего жертвами «операции возмездия» стали 340 человек. Развалины лидицких домов взорвали, деревенское кладбище разорили, мертвых вырыли, фруктовые деревья вырубили (случайно уцелела только одна молоденькая груша, она, уже старое мощное дерево, плодоносит до сих пор), даже пруд, на котором местные мальчишки зимой играли в хоккей, спустили. Общину Лидице стерли с географических карт и вычеркнули из справочников. От деревни в прямом смысле слова ничего не осталось, кроме пепелищ у дороги на Прагу в пойме мелкого и быстрого лидицкого ручья, русло которого, впрочем, тоже перенаправили.
Но осталась память. Ради этой памяти живший в американской эмиграции чешский композитор Богуслав Мартину сочинил 8-минутную оркестровую композицию «Памятник Лидице», в трех частях, адажио, анданте и снова адажио, с цитатой из церковного гимна «Хорал святого Вацлава». Вот ради этой памяти после войны, когда истекло чешское время темноты, у пепелища Лидице построили новый поселок на 150 добротных домов. Косое поле засеяли зеленой травой, с холма у мемориала жертвам трагедии снова открывается мирная панорама. Благодаря международной заботе рядом с памятниками погибшим взрослым и детям разбили разноцветный розовый сад с кустами десятков сортов, повсюду вокруг высадили новые, сильные деревья — грушевые, яблоневые, абрикосовые.
Как считают военные историки, операция «Антропоид» убедительно продемонстрировала эффективность действий той фракции чехословацкого Сопротивления, политическое руководство которой осуществляло из лондонского изгнания правительство Эдварда Бенеша[13]
. Жертвами карательных операций нацистов стали летом 1942-го в общем счете почти полторы тысячи чехов, в их числе никак не причастные к покушению на Гейдриха люди, те самые лояльные оккупационным властям граждане протектората Богемии и Моравии. Жестокость нацистов вызвала возмущение в мире; вскоре Великобритания и Франция денонсировали Мюнхенское соглашение, положившее в 1938 году начало расчленению Чехословакии. Получается, это дипломатическое решение фактически оплачено кровью жителей Лидице. Оправданной ли была столь высокая цена за убийство одного, пусть и важного врага, генерала рейха, на место которого тут же назначили другого, не менее жестокого?Самому старшему из расстрелянных у амбара Гораковых лидицких мужчин было 84 года. А младший из убитых в тот день, паренек по имени Йозеф Гроник, был ровесником еврейского мальчика Зденека Вейнбергера, того самого, что сочинял в гетто Терезиенштадта печальные стихи об уничтоженных людях.
03:00
Граница на замке
Хеб
Часы на здании вокзала в Хебе (1956–1959). Архитектор Йозеф Данда
Некоторые (их, по правде говоря, немало) «иностранные пражане» считают: Хеб, как и многие другие провинциальные города и городки Чехии, — гиблое, лишенное какой бы то ни было привлекательности место; попросту говоря, дыра. Высокомерие тех, кто явился в Европу в поисках новой жизни, не отрефлексировав как следует старую, не имеет географического, а иногда даже смыслового предела: так, один мой знакомый, выходец со Среднего Поволжья, при всяком удобном случае подвергает агрессивной критике Рим, поскольку в столице Италии якобы «совершенно нечего делать».
Хеб, конечно, не Рим, но составить ему апологию совсем не трудно, хотя бы потому, что это город-форпост. Через три или пять километров от Хеба, самого западного в мире райцентра славянского мира, бесповоротно и очень основательно, словно бы навсегда, начинается Германия. Это кажется забавным: местные электрички, совершающие остановки едва ли не у каждого телеграфного столба, баварского подчинения и баварского же комфорта, тянут нас вместе с другими пассажирами по желдорожному полотну, словно по маршруту из настоящего в будущее. В предлинных вагонах этих электропоездов волшебным образом сбывается обещание, которым заманивают в чешскую глухомань гостей из Брно и Оломоуца: «Хотите увидеть Германию, не выезжая из Чехии, — отправляйтесь в Хеб!»