Чешуя ангела

– Анализ последних трёх лет. Всё плохо, шеф. Комплексующие нувориши из подворотен Лиговки стремительно кончаются, никто уже не хочет быть рыцарем Мальтийского ордена или хотя бы потомком графьёв Орловых, а гранты от министерства похудели втрое. Не выживем мы, Игорь, если ты не сможешь охмурить насосов из «Памира». Так что давай, постарайся ради опчества, послужи делу фирмы, твоё же детище.

– Твоё тоже, – буркнул Игорь.

– Не-не-не, – выставил вперёд руки Макс. – Я сбоку, моих двадцать пять процентов только.

– Ладно. Презентация где?

– В синей папке. Там же сканы всех наших грамот-дипломов и прочие георгиевские серебряные трубы. Ну, и на флэшке, разумеется, ролик. Флэшку им так передашь, вряд ли там будет возможность демонстрации.

– Предусмотрительные, черти.

– Лизе спасибо скажи. Её работа.

– Она убежала, как я скажу?

– Я здесь, шеф.

Лиза вошла как ни в чём не бывало, только щёки бледнее обычного.

Дьяков вдруг подумал: «А ведь она красивая. По крайней мере, хорошенькая. И фигурка…»

– Шеф, позвонили с ресепшена, машина за вами приехала. Серебристый «бентли».

– Хорошо быть директором, – протянул Макс. – На «бентлях» их тело белое возят, принцессы прекрасные любят.

– Макс! – возмутилась Елизавета.

– Всё-всё, я пошёл.

Дьяков кашлянул, заставил себя:

– Ты, это… Не обижайся. Прости, словом, что-то я сегодня на нервах.

– Ну, не только сегодня, – улыбнулась помощница. – Ничего, я привыкла.

– Где тут «живанши» твой? – спохватился Игорь. – Ты права, надо соответствовать. Только завяжи, пожалуйста, я-то ни ухом, ни рылом.

– Это не единственный ваш недостаток, шеф.

Елизавета набросила Игорю на шею длинный язык галстука, ловко завязала, погладила тонкими пальцами.

Дьяков уловил прохладный аромат – ускользающий, как исчезающая в небе птица. Забытый.

– Руки, шеф.

– Что?! Я тебя не трогал.

– Увы, – вздохнула Лиза. – Действительно, не трогали. Руки поднимите, я запонки вставлю.

Игорь смотрел в упор и видел тщательно запудренные морщинки и редкие паутинки седины. И глаза. Припухшие – совсем чуть-чуть. Всё-таки плакала.

«Сволочь я», – подумал Игорь. Вслух сказал:

– Спасибо, Елизавета. Снарядила, как в бой.

– С богом, витязь преславный! Ждём со щитом, а лучше-с двумя.

И шутливо перекрестила.

Дьяков вдруг, совершенно неожиданно для себя, придвинулся и попытался поцеловать. Промахнулся и неуклюже клюнул в щёку.

– Это на удачу. Я пошёл.

Хлопнула дверь.

– Смотри-ка, покраснел, – задумчиво сказала Елизавета. – Чурбан дал зелёный побег.

Подошла к окну. «Бентли» вальяжно расположился посреди узкого переулка; «рено» и «корейцы» работников заштатного бизнес-центра смотрелись рядом с ним, словно мелкая рыбёшка рядом с китом.

Водитель распахнул заднюю дверь. За миг до того, как чёрный пробор исчез под серебристой крышей, Игорь посмотрел вверх, на окно офиса. Елизавета отшатнулась от стекла, словно нашкодившая школьница.

И рассмеялась.

* * *

То ли ведущий, то ли тамада (чёрт его знает, как это нынче называется), намозоливший глаза известный актёр, надрывался в микрофон:

– А теперь наш лайнер, гордо именуемый – какое совпадение! – «Памиром», отправляется в круиз. На верхней палубе – фуршет и несравненный Филипп, прошу, прошу! И вновь поблагодарим гостеприимного хозяина, Семёна Семёновича Акселя, основателя и владельца холдинга с названием высоким и чистым, как и положено горным вершинам!

Распорядитель в сверкающей стразами ливрее подхватил Дьякова под локоть, елейно проблеял:

– Игорь Анатольевич, извольте сюда, ваш столик на нижней палубе, лично Семён Семёнович распорядился. Он вас пригласит, сейчас у него важная встреча.

Струнный квартет играл виртуозно. Гайдн отлично сочетался со звоном хрусталя и шелестом светских разговоров:

– А там, братище, прикинь: двести двадцать процентов, как с куста, но откат нефаллический и вперёд…

– Она в третий раз грудь переделывает, а лицо – в шестой. Перфекционизм её погубит, собственные дети не узнают, пугаются…

– Освятили третий цех, батюшка такой прайс заломил! А всё равно: дали давление – всё разнесло в дербеня…

Столик был уставлен чем-то благоухающим, перламутровым, блестящим слезой на срезах и неимоверно дорогим. Сосед, мятый дядя лет пятидесяти, стрельнул мутными глазками, кивнул:

– Драсте, я Филимонов. Тоже с плошкой?

– Что? – не понял Дьяков.

– Оно как, – дядечка всплеснул короткими руками, из-под обшлагов выдернулись несвежие манжеты. – Издавна в народе говорят: один с вышкой – семеро с плошкой. «Памир» доит золотого тельца, используя нефтяные вышки как доильные аппараты, а мы, сироты, стоим с плошками – вдруг драгоценная капля перепадёт, блин.

– Я не по дойке. Тем более, телец мужского пола, к дойке не приспособлен. У меня контракт.

– Ого! Одобряю, – зажмурился Филимонов. – Горное оборудование? Дорожные работы? Может, ракетное топливо?

– Исторические исследования.