Чеслав. Ловец тени

С последнего прихода Чеслава сюда ничего не измени­лось. Под стенами пещеры все так же лежали колоды, на которых располагались многочисленные ступки, плошки и горшки всякой величины со снадобьями и зельями. И как прежде неисчислимое множество разнотравья да кореньев наполняло каменную избу ароматами леса: сладкими, горькими, пряными, а порой и зловонными — у каждого свой нрав. И даже костер в очаге посреди жи­лища все так же весело отплясывал огненную пляску. Не было в пещере только хозяйки.

— Что, Чеславушка, о старухе вспомнил? — послыша­лось за его спиной.

Да так неожиданно, что гость вздрогнул.

Да, умела старая появляться внезапно, как бы и ниот­куда, словно дух лесной.

Чеслав повернулся на голос.

Перед ним стояла седовласая старуха с еще густыми во­лосами, с лицом, испещренным глубокими и мелкими морщинами, говорящими о ее немалых годах более ясно, чем слова, но с такими живыми и проницательными гла­зами, что Чеслав редко у кого видел.

Стояла и, хоть и была ниже его ростом, смотрела все же свысока. Ни суровая, одинокая жизнь в лесу, ни жи­тейские невзгоды, ни преклонные годы не смогли ее со­гнуть.

— Да вот... гостинец тебе принес... — протянул он за­вернутый в тряпицу сыр, умело приготовленный Болеславой из коровьего молока. — Попотчуйся, Мара.

Старуха развернула тряпицу, понюхала белую головку долгим вдохом и лукаво зыркнула на Чеслава:

— Ой, чую я, что гостинец этот неспроста мне доста­нется. Уж очень жертвенной данью от него пахнет. — Ее бледные сморщенные губы тронула едва заметная улыб­ка. — А дань ведь богам положено приносить, а не мне, смертной. Гляди, прогневишь Великих, парень!

Совсем не понравились Чеславу слова-подозрения Ма­ры, а потому и темнить не стал:

— Гостинец от души, а дело у меня к тебе и впрямь имеется.

— А ведь без дела бы и не пришел... — махнула рукой Мара и отложила сыр. — Вон из дальнего городища от ро­дичей материнских приехал, так и глаз не показал, не по­радовал старуху новостями.

— Прости, Мара, но не до того было. Городище нас та­кой вестью встретило, что... — Не договорив, молодой

муж тяжело вздохнул и опустился на пень у очага. — Про семейство Кудряша знаешь, небось?

— Слыхала...

— А про пошесть?

Глаза Мары прищурились. Она взяла сухую ветку и без всякой надобности бросила ее в огонь, а после села напро­тив Чеслава, так что их разделяло только пламя, и отве­тила не сразу, будто и хотела что-то сказать, да не знала, стоит ли.

— Знаю, что Колобор сказал о ней...

— А ему Великие поведали... — подхватил Чеслав. — Думаю, пошесть ту занесли в селение чужаки, что гости­ли у нас. Кажись, некому больше. Вот на розыск их и по­дался я сразу по приезде, но мало преуспел в том... — И он рассказал знахарке о своей поездке к хутору Молчана, о страшной находке на пожарище и о мертвом чужаке в лесу. — И язвицы те были подобны ранкам, что видел я у родичей Кудряша. Только отчего они за раз все сгину­ли, а чужаки вон еще сколько по лесу шатались? Да и бы­ли ли они на хуторе Молчана, уразуметь не могу, — за­кончил юноша свой рассказ и впился глазами в старую знахарку.

А та задумчиво смотрела на языки пламени и молчала. Наконец уголки ее сморщенного временем рта дрогнули.

— Слыхала я про язвицы и пошести смертные. И даже повидать эти болячки как-то довелось.

Чеслав, сидевший до того слегка подавшись в сторону старухи, даже распрямился.

— Неужели усопших родичей Кудряша видала? Как же ты в селение сама пробралась? — На лице его было край­нее изумление.

Мара отрицательно покачала головой.

— По молодости это еще было... Я тогда про хвори раз­ные да про то, как и чем их пользовать, разума набира­лась. По разным лесным племенам ходила, знающих лю­дей выпытывала, знахарей да ведунов. И до одного совсем уж затерянного от нас городища добралась. Там и случи­лось мне повидать навалу той пошести. — Мара снова бросила ветку в огонь, будто спасаясь от озноба. Словно и не лето нынче было, а стужа лютая, что обдавала ее хо­лодом. — Люд что снег на солнце гинул. И стар и млад... Гасли вмиг. Только поутру человек здоров бегал, а к вече­ру уж дух испустил. Оторопь от того пиршества смерти брала... — Лицо ее исказилось. — И если та напасть к нам в городище пробралась, то многих выкосить может. Если не всех...

Чеслав почувствовал, как от тех слов холод пробежал по спине, хоть и сидел он у жаркого очага. И то был испуг не за себя. Разве что где-то в глубине самая малость его сознания пискнула о том, что и его может не быть, и тут же эта ничтожная малость-слабина была удушена недрог­нувшей рукой. Ведь каждый муж его племени взращи­вался с мыслью, что за родичей своих жизнь положить — долг каждого. Иначе бы и не было их рода-племени в этих лесах. Не выжили бы. Но гораздо страшнее для него и невыносимее была мысль, что кровь его, род и племя, вот так скоропостижно и бесславно прерваться может. Съеденные пошестью... И не останется на этой земле по­томков их, продолжателей жизни славных предков лес­ного племени, и даже следа, что были они когда-то.