Прибыв с фронта в Москву, Брагин застал только брата Евгения, курсового офицера и защитника Павловского Военного училища. Мать и сестры были на юге, в Ростове на Дону. Оставаться в Москве было не безопасно, и братья решили покинуть столицу. Евгений, пренебрегая угрозами декрета, решил единолично пробираться на юг в надежде встретиться с семьей, Георгий решил попытать счастья в Столешниковом переулке и в случае неудачи двинуться в Симбирск, в корпус.
. . . . . . . . . . . .
…Брагин пришел к особняку № 57 умышленно рано, чтобы в случае неудачи с пропуском иметь какой-то отрезок дня для сборов, так как твердо решил наступающей ночью покинуть столицу. Дверь из маленького загаженного и зловонного холла вела в просторную гостиную, сохранившую в своей верхней части, с еще не украденными картинами и люстрами, следы недавнего богатства и роскоши. За тремя небольшими столами в кожаных тужурках, нечесанные, потерявшие облик женщины, секретарши записывали фамилию, адрес и давали номер.
— Подождите, товарищ, вас вызовут по вашему номеру… Товарищ Цеге еще не приехал…
Несколько уже зарегистрированных офицеров с загорелыми честными лицами, не раз смотревшими смерти в глаза, стояли каждый в отдельности с понурыми головами, словно стыдились приходу сюда. Такое же ощущение испытывал и Брагин.
Начался прием… Вызываемые по разному задерживались в кабинете всесильного Цеге, но каждый выходил с поникшей головой, умышленно избегая чужих взоров.
— Номер 13…
— Чертова дюжина, — подумал Брагин и вошел в кабинет… В глубине за огромным письменным столом, заваленным грудой бумаг, с расстегнутым воротом, в толстовке, сидел небритый, нечесанный всемогущий Цеге. Он сверкнул стальными глазами на Брагина и сухо сказал:
— Садитесь… Отвечайте правдиво и четко на задаваемые вопросы…
— Имя… отчество… фамилия…
— Георгий Павлович Брагин.
— Где окончили образование?.. Среднее и высшее…
— Симбирский кадетский корпус… Александровское…
— Брат Мити?
— Да…
— Бедный Митя, так несуразно погиб… роковое падение с ледяной горки…
Цеге резко опустил голову, пряди влажных волос упали на широкий породистый лоб, вены на висках взбухли, нервно забегали мышцы скул…
— Митя… Митя, прости, — шипящим, еле слышным шопотом произнес Цеге, обоими руками сжимая голову…
— Митя, лучший друг… твой брат? Прости… но традиция корпуса… ведь мы все на «ты»… все братья… прости… Митя Брагин, а друг его барон Мантэйфель, как вор, преступник скрывает свою фамилию… Цеге… Цеге… мадьяр Цеге… Зачем ты пришел? Мучить меня? Издеваться надо мной? Чтобы сказать, что я подлец?.. Симбирского кадетского корпуса барон Мантэйфель подлец?.. Нет… Слышишь, нет… подлец мадьяр Цеге…
Он низко опустил голову, тяжело дышал, поросшая волосами рука потянулась к нагану… Слова полубольного фанатика тяжестью придавили мозг Брагина. Насыщенные невероятной болью, чуть слышные слова коснулись его слуха.
— Зачем ты пришел?.. зачем?.. Мне довольно батюшки Успенского… Он все еще тревожит мой сон, приходит ко мне, гладит по голове и учит меня… все говорит: «Сережа, опомнись… молись Богу… проси Бога».
Он вскинул голову, лицо искривилось улыбкой всеотрицающего презрения.
— Ложь…
Обессиленный, он снова опустил голову, тяжело дышал…
— Что ты хочешь от меня? — не подымая головы спросил Цеге.
Брагин молчал.
— Я тебя спрашиваю…
— Я хочу получить пропуск в Симбирск…
— В Симбирск?.. Ты снова будешь в родном корпусе, где я учился с Митей… Где Фадеев?.. Полковник Фадеев воспитывал во мне порядочность и честь… Теперь уж поздно… возврата нет… Только никому не говори, что видел меня… Не скажешь?
Он устремил на Брагина больной вопрошающий взгляд и умоляюще спросил:
— Не скажешь?
Через полчаса Брагин получил от Цеге все необходимые документы на легальный выезд из столицы. Цеге широко открыл сейф и застенчиво положил на стол пачку новых кредиток. Комната потонула в тишине неловкого молчания.
— Не брезгуй… возьми на память от Симбирского кадета, от барона Мантэйфель… Руки не подашь?.. Не надо… не надо…
— Подам Симбирскому кадету, другу Мити…
ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ
Маньчжурия… Харбин… Последний осколок России, брошенный вихрем революции на чужую землю. Русское влияние, язык, уклад жизни, обычаи, культура и непоколебимая вера в скорую радостную встречу с Родиной. Стих последний аккорд неравной и предательски проданной союзниками борьбы. Сданы в архив: чины, ордена, погоны, шашка, револьвер… Впереди в тонах полной загадочности и неизвестности, расстилается путь новой жизни, путь борьбы за право жить. Новые надежды и разочарования, взлеты и падения, радости и печали.