Честь дороже славы

Древняя Ивановская площадь преобразилась неузнаваемо! Амфитеатром возведенные трибуны лепились к стенам соборов. Они были переполнены военными, дворянской элитой и вельможами. Изрядно было тут лиц и московского купечества, и помещиков. Изысканные наряды дам, мундиры сиятельных особ с орденскими лентами через плечо, взволнованные голоса – всё свидетельствовало о событии чрезвычайном. И донские казаки тщательно вычистили форменные зеленые кафтаны, штаны, надраили ножны шашек и ухарски заломили шапки, испытывая неуемное волнение сродни ожиданию чуда! Но чем больше прибывало на трибунах людей, среди которых мелькали уже простецкие физиономии трактирщиков и лавочников, тем всё вокруг становилось обыденней.

Солнце уже поравнялось с нижней маковицей колокольни, когда откуда-то снизу, из-за кремлевских стен, донеслось многоголосое «ура», и бывшие на площади сообразили, что царский поезд от Пречистенских ворот проследовал к Грановитой палате. Народ загомонил. А купцы, люди, привыкшие к точности, стали доставать часы, сверяться. Вот-вот начнется церемония!

От Красного крыльца Грановитой палаты до входа в Успенский собор был проложен помост, застланный ковровой дорожкой. Неведомо откуда прибежала и запрыгнула на нее рыжая востроносенькая собачонка. Стоявший поблизости гренадер шуганул ее, и та припустила по дорожке дальше, вызывая ужас у придворных дам. И только фанфары, грянувшие ровно в десять часов утра, заставили беднягу прошмыгнуть между караульными…

Неторопливо открылась высокая, отделанная золотом дверь палаты, и Екатерина Алексеевна, облаченная в пурпурную мантию, подбитую горностаем, в малой императорской короне, блистающей самоцветами, показалась на крыльце. Оркестр грянул марш, все военные – от генералов до солдат – встали навытяжку, трибуны огласились гулом ликующих приветствий. В пышном убранстве, печатая шаг, первыми двинулись по красно-бордовой дорожке кавалергарды почетного караула, неся в руках штандарты. Императрица, сойдя с крыльца, стала под пурпурный же балдахин, который поддерживали двенадцать высших офицеров в парадных мундирах, – восемь генерал-майоров и четверо генерал-поручиков. По левую руку, рядом с государыней, пристроился фельдмаршал Румянцев, а справа – генерал-адъютант Потемкин. С началом шествия солдаты с сумками через плечо приблизились к трибунам и стали забрасывать их серебряными и золотыми монетами. Шлейф императрицы, приближавшейся к собору, несли также кавалергарды. Леонтий подивился богатству их красно-золотых мундиров и серебряных шлемов, украшенных страусовыми перьями. За ними следовала свита. Сквозь буханье большого колокола Леонтий расслышал перемолвку:

– Узнаёте, князь, гетмана Разумовского?

– Как не признать такого великана! А это кто с ним, братья Панины?

– Да, они.

Трезвон колоколов нарастал поминутно. От него закладывало уши, и Леонтий, возбужденный происходящим вокруг, точно окаменел. Сама земля, как казалось, содрогалась от слитного гула голосов и колокольного звона, и не было предела восторгу собравшихся при виде самодержицы! А тем временем у входа в Успенский собор, сияя золотом и парчой, матушку-царицу встречал клир с преосвещенным Гавриилом во главе. Они расстались лишь несколько часов назад, после Всенощной, и Екатерина с улыбкой преклонила голову навстречу священнику, который неизменно опекал ее с первого дня восшествия на русский престол.

Из храма доносились возгласы дьякона и пение хора, и Леонтий, понимая, что служба кончится не скоро, с любопытством осматривал зрителей на трибунах. «Вот супротив кого Пугач выступал, уничтожать хотел, – размышлял он с непонятной самому себе иронией. – Вон сколько их! Разве сломишь такую кумпанию с казацким умом? Да и войска у них гораздо более, чем у нас… Ну, ежели б и победил Емелька, и на престол залез. С кем бы управлял государством? С атаманами и мужиками, анчутками косорылыми? До всего надо доучиться и устройство познать, а не дуроломить, кровя пущать! И матушка-государыня правильно учинила манифест. Заблудших простила, а вершителей бед наказала. Я так бы не поступил. За отца отомстил бы безжалостно! Потому как без прикороту нас, казаков, не сдержать…»

После молебна, при первом возглашении императрице «Многая лета», грянул залп вестовых пушек. Его троекратным беглым огнем поддержали солдатские ружья. На паперти появилась Екатерина Алексеевна, и кремлевский трезвон подхватили все колокола Москвы, разнося благую весть. Капитан-гренадер, кому Ремезов подчинялся здесь, приказал донцам уплотнить строй, дабы избежать всевозможных казусов. И Леонтий, подступив к помосту, увидел проходящую государыню в двух саженях от себя.

Богиня в пурпурном одеянии проплыла мимо него, простого донского казака, и, как показалось, милостиво глянула в сторону почетного конвоя из армейских частей. Он запомнил ее большие радостные глаза и слегка изломленные в улыбке губы. Так, затаив дыхание, и стоял ошеломленный Леонтий, пока хвост праздничного шествия не скрылся в глубине Грановитой палаты.