Честь дороже славы

– Какая, черт возьми, разница? – вспыхнул, как спичка, ротмистр. – Предполагать, витать в эмпиреях, любезный поручик, – препустое занятие. Вы сравнительно недавно в армейских делах, а мы притерпелись. Все версты, кои впереди, – наши…

Ветер рванул во всю мощь, и на палатку с шумом осыпался с дерева тяжелый пласт снега, гулко скатился вниз. Тревожное ржание лошади на мгновение послышалось в ночи. Также еле внятно донесся окрик караульного, дежурившего у входа.

– Однако пора и к Морфею, – строго заключил майор. – Подъем чуть свет!

Но уснуть Леонтию долго не давали молодецкий храп ротмистра и нескончаемые думки. Еще осенью полк его вернулся в Черкасск «на льготу», а казачья команда, куда попал и сотник, осталась дожидаться замены. Увы, как выяснилось, полк Грекова направили на Кубань. А полусотне донцов было приказано поступить в распоряжение полковника Шульца и зимовать вместе с драгунами в Ставропольской крепости. Тоска непреходяще жалила Леонтия. Он мысленно разговаривал с Мерджан и матерью, представлял, каким стал подросший сынишка, будто воочию видел яры берега и займище, лазурный отсвет утренней донской воды. Родина тянула к себе неодолимо, хотя и этот кавказский край исхожен-изъезжен, стал не чужим. Постепенно знакомился Леонтий и с армейским бытом, набирался знаний у офицеров, в редкие часы отдыха читал книги по ратному делу. Однако сейчас ощущал он себя неуютно. Ночевка в одной палатке с адъютантом самого Суворова и офицерами только добавляла ему беспокойства и затрудняла свободу службы. Скованность не покидала. И он решил, что впредь будет ночевать с казаками – так привычней и веселей…

В три перехода отряд Суворова добрался до Азовской крепости. И после короткой остановки путь его продолжился в Гёзлев, где располагалась крымская резиденция командующего. А казачий взвод, имея в запасе неделю для возвращения в крепость, во весь опор помчался на побывку в родной край.

4

Шел семнадцатый год царствования Екатерины. Не только внешне изменилась она, обретя величественность и обаятельную привлекательность, несмотря на полноту, но и внутренне это была уже совсем не та мятущаяся женщина, которую белой ночью июня мчала карета в столицу, где принародно предстояло объявить о восшествии на российский престол. Многое пришлось испытать ей за это время, многого удалось добиться – стать влиятельнейшей монархиней Европы. Высокое мнение о своем божественном предназначении для России, об исключительных талантах государственной управительницы и вообще любых наук – будь то литература, философия или шахматы, пренебрежение общепринятыми границами поведения и моральных норм, сладострастие не по годам – всё это повлияло на ее самодовлеющий ум, позволило ввергнуться благодаря угодничеству статс-дам в бездну фаворитизма. Это как будто забавляло ее и добавляло сил, полнило жизнь веселыми минутами, взрывами чувственности и даже материнской нежности к молодым избранникам, по возрасту младше ее сына, но вместе с тем и вносило дисгармонию в дворцовый порядок. Она сговорилась с Потемкиным, что фавориты не должны иметь никакого отношения к политике, и придерживалась этого, хотя лукавый Панин и Орловы упорно протежировали своих ставленников.

Разумеется, и до Потемкина были у нее романы, длившиеся много лет. Но «Гришатка-милюша» по-прежнему стоял особняком. Тайный муж оставался державным соправителем и главным советчиком. Он немало знал об интимной жизни матушки-государыни, как и сама она была осведомлена о потемкинском гареме из трех племянниц, ставших по ее милости придворными фрейлинами. Эту обоюдную греховность они, христиане, как бы прощали друг другу. Но нередко ревность доводила князя до негодования, и он, взбешенный неуважением к себе фаворита-фитюльки, посягнувшего на его положение во дворце, объяснялся с Екатериной весьма круто. Она заверяла могучего колосса в неизменной любви, обласкивала, делала богатые подарки и – спешила видеть своего юного неотесанного любовника…

Восьмого февраля Потемкин устроил в Аничковом дворце, приобретенном благодаря императрице, званый ужин. Несмотря на боль в ноге, Григорий Александрович, торжественный и бодрый, встречал гостей у парадной лестницы, среди которых были высший свет столицы, иностранные посланники, офицеры. Последней приехала государыня в сопровождении свиты. Статс-дамы и прочие лица сознательно сторонились, давая место рядом с ней фавориту – Ивану Корсакову, божественно красивому, голубоглазому, с кудрявыми, как у агнца, золотистыми волосами, крепкотелому молодцу.

В этот вечер Екатерина была несказанно хороша! На ней ладно сидело, скрывая полноту, бордовое бархатное платье, комбинированное с белым гипюром, украшенное бриллиантовой брошью и живой алой розой. Когда тайная женушка поднималась по ступеням, Потемкин заметил, как на ее высоко поднятых, зачесанных назад волосах искрились тающие снежинки, – и сердце его дрогнуло…

– Нет слов, чтобы выразить восхищение вашей красотой, милостивая государыня! – с чувством признался Потемкин, наклоняясь над протянутой рукой и продолжительно целуя ее.