Честь дороже славы

С огромным запасом сил и знаний, приобретенных из книг мастеров военной науки, прибыл Суворов в действующую армию. И что же нашел там? Апатию, неустройство и хаос. Во главе армии в значительной мере стояли бездари, а лучшие генералы оставались в тени. В главной квартире царил беспорядок, мало кто разбирался в картах, сведений о неприятеле вообще не было. Командиры полков действовали, как вздумается. Находившиеся на боевых позициях, многие солдаты отвлекались для сбора продовольствия, ухода за скотом, молотьбы хлеба, а в лагерях оставалась горстка служивых. Не хватало амуниции, обуви, одежды. Катастрофически не доставало оружия! В это трудно поверить, но нередко один полк совершал грабежи у другого, присваивая имущество и лошадей. При этом инспектора, контролирующие состояние армии, введенные еще инструкцией Петра Великого, бездействовали. Более всего поразило Суворова, что в императорской армии дисциплина была расшатана настолько, что ни о какой боеготовности и думать не пристало. Победы русских войск оплачивались жертвами бесстрашных солдат, детей родного Отечества…

Семилетняя война позволила раскрыть военный дар. Там, при штабе Фермора, и явил Суворов первые подвиги, свой особый стиль командования. Прежде всего это скорость маневрирования, гибкая тактика ведения боя или целого сражения, умение сконцентрировать удар в определенном месте, разведка, жесткая дисциплина. Начиная с Кунерсдорфского сражения, в котором он возглавлял штаб, с командования кавалерийскими и казачьими полками в Силезии, где совершал рейды с казаками по тылам неприятеля, подполковник обнаружил такую отвагу, смекалку и умелость, что обратил на себя внимание командующего Бутурлина. Нечто новое входило в устоявшийся порядок русской армии. Представляя к награде героя, он писал императрице, что «Суворов себя перед прочими гораздо отличил». А отцу его, генералу, не преминул добавить, что сын «у всех командиров особливую приобрел любовь и похвалу».

Екатерининский век вывел его на великий ратный путь. Ветер дул в паруса одержимого и безоглядного военачальника! Служба забросила Суворова в Польшу, где шляхетская конфедерация подленько боролась против короля Станислава и России при поддержке иностранцев. Именно здесь и приступил он к осуществлению своей системы выучки войск, доказал истинность своей «науки побеждать». Виктории над конфедератами следовали одна за другой. Был разгромлен знаменитый французский генерал Дюмурье; с отрядом из девятисот человек Суворов наголову разбил пятитысячный корпус гетмана Огинского. Слава об удивительном вершителе побед докатилась до столицы. Восхищенная императрица произвела его в генералы и наградила орденом Святого Георгия 3-й степени – самой почетной наградой державы.

Неизменный успех сопутствовал Суворову и на турецкой войне. Дважды брал он крепость Туртукай, от обороны города Гирсово перешел в наступление и уничтожил османов, втрое превышающих по численности его силы. Благодаря стремительному броску у Козлуджи его корпус захватил высоту в тылу турецкого лагеря. Это и привело к полному краху войск сераскира Абдул Резака. Тотчас Порта, ее султан, запросили у российской императрицы мира…

Два года назад он получил назначение в Крым, где возглавил расположенные там войска. Благо и семья была неподалеку, в Полтаве. К прежним обязанностям вскоре прибавилось командование Кубанским корпусом. К тому же рескриптом императрицы было поручено управление политическими делами на Кубани. Не в открытых сражениях, а в скоротечных боях приходилось отражать ненавистников России, – крымчаков, закубанцев, отряды ногайцев и черкесов. По большей части не воевать приходилось Суворову, а мирить племена и орды, подносить щедрые подарки и писать ласковые письма отъявленным башибузукам. Политика не была мила его душе, выматывала силы. Жалобы на Суворова сыпались со всех сторон: крымский хан Шагин-Гирей возненавидел его за переселение с полуострова христиан, которые приносили львиную долю от своих налогов, генерал Райзер, своевольный и мстительный, обвинял его в доносах за излишнюю лояльность к магометанам.

Нелады с фельдмаршалом Румянцевым, сварливым и ограниченным воякой, побудили просить о переводе в другое место. Но глава Военной коллегии Турчанинов и Потемкин, всегда покровительствующий Суворову, почему-то медлили…

3

В пятом часу ночи Леонтий Ремезов вышел из здания офицерской казармы, где жил в одной комнатушке с сотником Куликовым. Необходимо было поднять казаков загодя, чтобы успели подготовиться к утреннему выступлению из крепости. Нещадно давил мороз. Прямо над головой висела тонкая скибка луны, а по краям аспидно-мглистого небосвода переливчато мерцали звездочки. Расчищенной дорогой миновав церквушку и гауптвахту, Леонтий зашагал вдоль комендантского, или шефского, дома. Появившись из-за угла, его остановил караул из трех драгун.

– Стой! Кто идет? – сипло окликнул унтер-офицер в высокой форменной шапке, выступив вперед.

Ремезов представился.

– Не дозволено приближаться к строению ближе тридцати сажен! Тут генерал почивает.