Честь дороже славы

– Об этом ведомо, сударь, только Богу. Их превосходительство, генерал-поручик, – личность оригинальная, решает в минуту. Завтра сюда на аудиенцию прибудет некий мурза или ногайский султан. Сам черт их не разберет!

2

Еще лет тридцать назад, когда юный Суворов поступил в Семеновский полк мушкетером, императорская армия представляла собой скопище разрозненных и разномастных формирований. Российское правительство охотно брало на службу иностранцев, в большинстве – немцев. Среди этих людей современники узнавали «камердинеров, купцов, учителей, переодетых российским штабом офицерами». В каждом полку царило самоуправство командира. Русский солдат ничего не значил, от него требовалось только автоматическое выполнение приказов. Более того, по воле тех же офицеров-самозванцев нормой армейского порядка были признаны муштра и издевательство. Генерал от инфантерии Хрущев с горечью сетовал, что «уборка волос и щегольское одеяние первым предметом поставлялось. Узкая одежда и принужденные фигуры изнуряли. Чтобы на марше не гнуть колена, подвязывали лубки и, словом, так одевали, что ежели положить человека наземь, то никаким образом сам собою, без помощи другого встать не может. А в некоторых полках был сделан такой станок, в котором, чтобы прям был солдат, на несколько часов поставя, винтом завинчивали; когда на караул должно идти роте, то за сутки начнут убирать волосы, и, убравши, люди не могут спать иначе как сидя». А вот указание в уставе о конной экзерциции: «Каждому кирасиру и карабинеру надлежит как возможно стараться усы отращивать, которые б всегда в строях и караулах вверх подчесаны были; у кого же по молодым летам натуральных усов еще нет или от природы пустобород, то употреблять таким образом накладные».

Сверх всего, об истинной службе не ведали сами офицеры. Большинство из них были необразованны. С подчиненными обращались жестоко. Исправным командиром считался лишь тот, кто наказывал служивых. Палка была в таком употреблении, что, по словам современников, не проходило часа, чтобы не учинялись экзекуции. Невероятно, но многие офицеры не только не знали устава, азов строевой службы, но и были безграмотны. За них подписывались адъютанты!

В отличие от гвардии, где служили знать и дворяне, в армии офицеры влачили постоянную бедность. Екатерина Великая первой обратила внимание на их положение. Создав Военную коллегию (в нее был включен и отец Суворова, Василий Иванович, бригадир), она направила туда строгое послание: «Слышно нам, якобы в полках армейских многие обер-офицеры, не имеющие собственного достатка, а содержащие себя одним только жалованьем, такую претерпевают нужду и бедность, что для вседневной пищи иные рады были бы иметь место в обществе артелей солдатских».

В этом, бесспорно, были повинны полковые командиры, ради своих выгод делающие вычеты из жалованья подчиненных, по существу, превращая их в прислужников. Переводы из одного полка в другой также зависели от командиров. Офицеров бездумно бросали из пехоты в кавалерию, из кавалерии в артиллерию и обратно – для «авантажа и скорейшего произвождения». А те из них, кто имел протекцию, под предлогом командировок распускались по домам, жили в своих имениях. Один из свидетелей запальчиво утверждал: «Офицеры находились в рабстве, полковники – в гордости и славолюбии, а все вместе – в совершенном невежестве и в незнании существа службы».

В такой императорской армии начинал службу Александр Васильевич Суворов.

Он жил в казармах вместе с солдатами, из одного котла черпал с ними кашу, вел беседы у бивачных костров. Сын офицера, один из самых начитанных и образованных людей своего века, он рано понял, что изучение солдатского быта и понятий простолюдинов, их душ дает бесценные знания. Именно от них взял Александр Васильевич манеру говорить кратко и сжато. Юный рядовой, затем капрал исподволь убеждался, что познание духовного начала роты есть основа для военачальника, мечтающего прославить свое имя.

В двадцать четыре года став поручиком, Суворов отправился в пехотный полк. Вскоре началась Семилетняя война, и его назначили комендантом города. В чине подполковника перевели дивизионным дежурным к генерал-аншефу Фермору.