Честь дороже славы

Леонтий застал сотню в походном сборе. Есаул Тузлов, чернобородый, могутный казачина, в войлочном азяме, перехваченном красным кушаком, криками поторапливая казаков, седлающих лошадей, наблюдал за построением колонны. Увидев подоспевших гулебщиков, он отчитал их за долгое отсутствие, а Леонтию, который подумал, что сотня выступает, приказал проверить у подчиненных оружие и обеспеченность боеприпасами. С этим всё было исправно, но обмундирование для зимы не годилось. Казаки были одеты кто во что попало, далеко не все имели рукавицы. На морозе ладони деревенели. Удила и кольца сбруи болезненно прилипали к коже – и стоило усилий, чтобы в этот час справиться с привычным делом. Да и дончаки, почуяв дорогу, на морозе переступали ногами и приплясывали. Леонтий, с каждой минутой коченея все сильней, ощущал, как мученически дрожал его верный конь.

Уже стало смеркаться, когда к колонне примчались верхом на лошадях, оторвавшись от свиты адъютантов, полковник Шульц, командир драгунского полка и маленький господин в треуголке и волчьей шубейке. Это был, как догадался Леонтий, посланник царицы. Но простые валенки на ногах и суконные штаны придавали высокому чину вид отнюдь не военный, да и лицом, узким и востроносым, он напоминал, пожалуй, лекаря. Однако при его приближении есаул Тузлов, гроза черкесов, почему-то беспокойно заерзал в седле.

– Здорово, донцы-удальцы! – энергичной скороговоркой обратился приезжий чин. – Господь бог в помощь! Я – Суворов.

Сотня дружно и бодро, как требовал устав, пожелала здравия его превосходительству. Меж тем этот бойкий человечек пустил длинногривую калмыцкую лошадку вдоль колонны, оставив позади себя сопровождающих. Леонтий издали поймал взгляд генерала – цепкий и прохватывающий – и невольно подобрался. По свободной посадке и по тому, как чутко подчинялась вороная рукам этого молодцеватого старичка, угадывался в нем лихой кавалерист. Суворов осадил лошадь метрах в пяти, напротив Мирона Бузликина, одного из казаков, вернувшихся с охоты.

– Гляжу, к седлу «косого» приладил. Сам добывал?

– Всей ватагой, ваше превосходительство.

– Зело похвально. Кто командир?

– Я! Сотник Ремезов! – отчеканил Леонтий.

– Пример для иных. Пнем сидеть – мхом обрастешь. Бездействие – смерть. А полевая забава глазомер вострит.

Полководец, чуть закинув голову набок, помчался дальше. Леонтий не сводил с него глаз, вспомнив рассказ отца о прусской войне, о храбром подполковнике Суворове, водившем казаков по вражеским тылам. Однажды с казачьей сотней они взяли прусский пикет, а поспешивший на выручку отряд вражеских гусар погнали вспять, преследуя до самой ставки короля Фридриха…

Между тем, объехав колонну, генерал-поручик круто развернул коня. За ним последовали Шульц и Тузлов. Суворов остановился во фронт колонне.

– Братцы-казаки! – звонким тенорком обратился он. – Послан я государыней проверить линию. На Кубани тихо, и край ваш не в огне. Да любого врага злей – Мороз Красный Нос. С умом – и он не страшен. Тулупы рядом рыщут. Знаю, бедны вы хлебом и фуражом. Обозы из Астрахани поспешают. Провиантмейстер депешу прислал, – Суворов помолчал и оживился. – Много знаком я с вашим братом. Пруссаков вместе били! Храбрости у донцов – на миллион, а дисциплины – на алтын. Это хищникам козырь! Сила богатыря – неустрашимость, быстрота и натиск. Покамест пуля летит, штык-молодец ужо ударит. И пика – его верная подруга! От своеволия вред товарищам и войску. Узда – у командира. Мощь воинства не во многом числе оного, но от содержания его в порядке и в научении. Коль крепок телом – и дух здоров, сердце в отваге. Мирное время приуготовлению к войне отпущено. О том и во сне помни. Не уставайте молиться… Да хранит Господь святую Русь и вас, удальцы. Ура!

Вдоль колонны прокатилось троекратное «ура», а Суворов пустил свою лошадь под горку, туда, где у казармы в каре были также построены драгуны.

Поздним вечером Леонтия вызвали в комендантский штаб. Полковник Шульц (видимо, по согласованию с есаулом) приказал ему с казачьим взводом поступить в подчинение ротмистра Рубина, командира охраны Суворова.

Ротмистр, на везенье, также оказался в штабе. В мундире тонкого синего сукна, в отливающем золотым шитьем доломане, ладно сложенный, он выглядел бы щеголем, если б не меховые сапоги на ногах и красный теплый кушак, завязанный на поясе. Черноволосый, с кудлатыми бакенбардами, гусар при первом знакомстве оставлял не совсем приятное впечатление: недоверчиво таращил глаза, говорил резко и в нос. Но, перебросившись с Леонтием двумя-тремя фразами, смягчился, стал держаться запанибрата. А выведав, что сотник участвовал в калалинской виктории и ранен в стычке с хищниками, предложил перейти на «ты».

– Холодина дьявольская! Черт бы побрал эту зимушку! От Астрахани скачем. Одна услада – кони лихие. И Суворов с нами. В сутки боле полусотни верст отмахиваем. Спина – колом. И ты, братец, уж не подведи! У каждого казака запасная лошадь должна быть сноровистой. А овса, сколько есть, весь берите!

– Когда выступаем? – осведомился Леонтий.