Судя по всему, именно так изучал Достоевского и наш эрудит, ибо, во-первых, в романе совсем не те слова, что приведены им в кавычках как цитата. В романе так: "Скажи мне сам прямо, я зову тебя — отвечай: представь, что это ты сам возводишь здание судьбы человеческой с целью в финале осчастливить людей, дать им наконец мир и покой, но для этого необходимо и неминуемо предстояло бы замучить всего лишь одно только крохотное созданьице, вот того самого ребеночка, бившего себя кулачонками в грудь, и на неотомщенных слезках его основать это здание, согласился ли бы ты быть архитектором на этих условиях, скажи и не лги!" Стоит хотя бы бегло сопоставить эту взволнованную, сбивчивую речь с той портативной фразочкой, что сочинил Радзинский, чтобы воочию увидеть все убожество и пошлость яковлевского выученика. А ведь к тому же еще и речь-то эту произносит не Алеша Карамазов, а его брат Иван. Перепутать Алешу и Ивана это примерно то же самое, что сказать: роман "Братья Карамазовы" написал не Достоевский, а Березовский.
Обратившись к другому великому русскому писателю, к другим широко известным словам, подручный Березовского по ОРТ пишет: "Чернышевский сказал (о русском народе): "Нация рабов. Все рабы снизу доверху". Увы, опять приходится возражать по нескольким пунктам. Во-первых, сказано было несколько иначе: "Нация рабов. Сверху донизу все рабы". Во-вторых, это слова не Чернышевского, а одного из героев его романа "Пролог". В-третьих, роман был не окончен и опубликован только после смерти автора. В-четвертых, слово "нация", что нетрудно видеть по контексту, относится здесь вовсе не к русскому народу, а употреблено столь же иносказательно, как это было, например, в устах побитого колхозными бабами деда Щукаря: "До чего ж вы, бабы, вредная нация!" И любой, даже самый деликатный читатель, имея в виду вовсе не национальную принадлежность ряда наших пишущих евреев-сталинофобов, может сказать: "До чего ж вы, писарчуки, вредная нация!"
Однако нашему историку так нравится тема русского рабства, что он продолжает надувать ее, как иные жестокие мальчишки надувают через соломинку лягушек: "Российская империя — страна с вековыми традициями рабства…", "Россия — страна вековой покорности…", "Любая бунтарская личность растворялась в этой массе, забитой и покорной…" Полное впечатление, что это написал, еще не очухавшись как следует, человек, только что свалившийся с Луны или даже с Марса. Действительно, неужто престарелый сочинитель Радзинский, воспитанник историко-архивного института, никогда не слышал о бесчисленных на Руси бунтах и мятежах — стрелецких, казачьих, соляных, медных, картофельных, холерных… Неужто отродясь не ведал о восстаниях под руководством Ивана Болотникова, Степана Разина, Емельяна Пугачева, о декабристах, о броненосцах "Потемкин" и "Очаков", о трех русских революциях… Как мог он не узнать хотя бы в школе об освободительных походах и войнах русского народа против половцев и печенегов, против татар, поляков и французов, против Антанты и немецких фашистов. Не было на свете ни одного другого народа, который столь много и отчаянно боролся бы против рабства, как отечественного, так и иноземного.
Но вольнолюбивый автор никак не может утихомириться и еще гневно обличает Родину за то, что крепостное право существовало у нас до 1861 года. Верно, существовало, несмотря на все бунты и восстания, поджоги дворянских поместий и убийства помещиков. Но в разлюбезной нашему либералу Америке то рабство существовало еще дольше. Причем если в России это было, так сказать, свое, доморощенное, постепенно выросшее рабство, то в Америке — привозное из-за океана, купленное, расистское. Русский крестьянин страдал все-таки на родной земле, дома и мог пойти со своей болью за утешением и в березовую рощу, любимую с детства, и в церковь, а американский негр страдал на чужбине, его хозяином был человек другой расы, непонятного ему языка, и не видел он вокруг ни родных пальм, ни привычных пташек. Иначе говоря, рабство в США было гораздо более мерзкое и бесчеловечное. Вот и напомнил бы ты, правдолюб, об этом американцам. А?!.
Как человек, никогда не носивший шинели и не сушивший портянок, Радзинский особенно любит побалакать о войнах, полководцах, сражениях. И тут, пожалуй, мы больше всего узнаем от него захватывающе увлекательного.
Начать хотя бы с воинских званий хорошо известных командиров как белой, так и Красной Армии. Кто ж не знает, например, американского наймита адмирала Колчака, которого окружала свора американских советников и помощников, армия которого была целиком оснащена ими, американцами. Написал бы просто: "адмирал Колчак". Так нет, сочинитель хочет изобразить себя человеком, знающим вопрос до тонкостей, и потому, ведя речь об октябре 1918 года, пишет: "вице-адмирал". Но ведь известно, что будущий американский прихвостень получил полного адмирала еще от Временного правительства.