Честь империи

— Даже жалко топтать эдакую красоту грязными сапогами…

Обитатели тарантийского замка совершенно справедливо замечали, что подлинный блеск монархии придала именно Зенобия Канах, хотя откуда, спрашивается, купеческой дочурке обзавестись замашками и привычками истинной королевы? Однако девица из Пограничья столь рьяно настаивала на соблюдении требований этикета, что добилась почти невозможного — постепенно приучила к ним своего упрямого супруга, по возможности избегавшего участия в любых долгих церемониях.

Опыт многих лет не подвел. Рука об руку они шли по расстеленной дорожке — также, как привыкли выступать в тарантийской коронной Цитадели, во владениях своих друзей и подданных. На миг Дженне померещилось, будто она слышит размеренное уханье старинного гонга в Золотой Зале, по традиции отмечающее каждый шаг правителей Аквилонии.

Слаженно лязгнули поднимаемые в приветственном салюте тяжеловесные двергские алебарды. Приветственные кличи так и не раздались. Согласно гномской традиции, их заменяла странная для обитателей поверхности трескотня и слитный перезвон, производимый с помощью жестянок с монетками либо камешками, связок медных колокольчиков и рокота маленьких, но невероятно гулких барабанчиков. Неподготовленного человека эта внезапно грянувшая лавина звуков вполне могла заставить в ужасе подпрыгнуть или оглушить на несколько ударов сердца.

Стоявший на крыльце гном величественно (удивительно, однако даже при его малом росте это не казалось забавным) спустился по ступенькам и сделал пять тщательно выверенных шагов навстречу гостям. Эртель сказал правду — почти три десятка минувших лет мало сказались на Фраме, сыне Дарта из колена Торольва Раскалывателя. Он оставался таким же — необычно рослым для дверга и потому изрядно сутулящимся, с длинной бородищей смолянисто-черного цвета, заплетенной в множество тонких косиц, перехваченных серебряными кольцами — и, как понял бы любой мало-мальски проницательный человек, тщетно пытался скрыть под торжественной важностью грызущую его нешуточную тревогу.

* * *

Положенные речи были сказаны и выслушаны, обитатели усадьбы разошлись по своим делам, гостей провели в дом, к поспешно накрываемому столу — а витавшее повсюду напряжение становилось с каждым мигом все заметней. И Конан, и Зенобия кое-что знали о гномских обычаях, потому их сразу же неприятно поразил вид обширной горницы, где Старейшина принимал посетителей. Обыкновенно здесь повсюду красовались разнообразные шедевры двергских или людских оружейников, редкостные вещицы из дальних стран и пестрые ковры — подгорный народ имел тягу к ярким цветам, предпочитая закупать изделия туранских или иранистанских ткачей. Нынче из бревенчатых стен сиротливо торчали опустевшие крючки, и только светлые пятна отмечали местоположение убранных в сундуки украшений.

Беседа не клеилась, несмотря на старания Дженны, пытавшейся как-то заполнить тягостные паузы между фразами, становившиеся все длиннее и длиннее. Каждый надеялся, что неприятная тема будет затронута не им, а собеседником. От обстоятельных расспросов касательно здоровья, семейных дел и заграничных новостей правитель Аквилонии медленно, но верно стервенел. Дверг, выслушивая краткие ответы, только покряхтывал да опрокидывал чарку за чаркой прозрачную едкую жидкость — изготавливаемое в подземном королевстве сгущеное вино. Пить его могли единственно сами рудознатцы, а прочие народы именовали «сущей отравой».

— Не такой мне представлялась наша встреча, — наконец не выдержал старейшина гномского квартала в Вольфгарде, доверенный советник у правой руки Короля-под-Горой, носитель Золотого Пояса и хранитель Малой Печати. — Обстоятельства порой оказываются куда сильнее нас… — он запнулся, снова приискав спасения в содержимом золотой чаши.

— Спрашивается, кто в этом виноват? — раздраженно осведомился варвар. Фрам испустил еще один берущий за сердце вздох и устало поинтересовался:

— Что, Эртель так здорово разозлился? Дорин и Гроин вернулись сами не свои, но посвящать меня в подробности своего похода к Его величеству Эклингу не пожелали. Сказали только, что поручение выполнено, а ты и твоя госпожа стали всему свидетелями. Тут я и смекнул, что в скором времени нужно ждать дорогих гостей. Памятуя о твоих былых привычках, я собирался нагнать во двор десятка три оружных воинов, а потом решил — если ты захочешь войти, значит, войдешь. Только, если ты явился за внятными и подробными объяснениями, ты их не получишь. У меня их нет.