Честь пацана

Притон навестили в тот же час. Он находился на первом этаже крайней девятиэтажки. Окна квартиры выходили на водохранилище, что располагало к созерцанию и медитации. Открывшее дверь существо еще что-то соображало. Во всяком случае, собралось ее быстро захлопнуть. Странно – потому что погон на нас не было. Я вставил ногу между дверью и порожком, вошел внутрь, толкнув этого патлатого представителя гомо сапиенс. Он отлетел по коридору, ударился головой о дальнюю стену. Внутри царила неимоверная духота, помещения не проветривали. Ноги скользили по какой-то липкой дряни. Я обходил квартиру, и волосы шевелились на голове. Хуже бомжатника, обои давно оборвали (и, видимо, съели), половицы догнивали, на подоконнике в жиру валялись алюминиевые миски. На полу такая же посуда, шприцы, обрывки бинтов, клочья ваты, жгуты. На матрасах лежали люди под глубоким кайфом. Я насчитал шестерых, помимо того бледнолицего, что открыл дверь. Две девчонки, остальные парни. На вид – глубокие старики, серые, морщинистые. У одной из девчонок, похожей на мумию, был закатан рукав. Все вены были исколоты, чернели места уколов, окруженные пятнами гноя. Конечность распухла, такое ощущение, что у девчонки начиналась гангрена.

– Эх, жалко, дилера отпустили, – посетовал Холодов. – Я бы ему еще навалял.

Злость теснилась в груди. Почему на районе прошляпили ТАКОЕ? Пацаны ходил по квартире, давили пятками шприцы, кто-то нашел пакетик с остатками наркотика, утопил в унитазе. Я поднял за шиворот с матраса небритого субъекта с истощенным лицом. Он открыл глаза, засмеялся пугающим нечеловеческим смехом. Глаза затянула мутная болотная пленка. Ему было совершенно безразлично, что его держат за шиворот, как щенка.

– Оставь ты его, Шериф. – Колесников поморщился. – Больные они, почти покойники. Не слезут с иглы, как ни старайся. А жалко, ведь нормальные когда-то были люди…

Я отыскал в соседней комнате лохматое существо, подающее признаки жизни. Оно скорчилось под батареей парового отопления, видимо грелось. То, что батареи были холодные, значения не имело. Его я тоже взял за шиворот, отволок в ванную комнату. Открыл кран на полную мощность, сунул под него патлатую голову и держал, пока этот индивидуум не стал задыхаться.

– Не надо, отпусти… – прохрипело это недоразумение. – Что ты хочешь?

Я бил его по щекам, пока в глазах не обозначилась осмысленность.

– Слушай, чудо-юдо, хорошенько слушай и запоминай. Чтобы завтра всего этого здесь не было. Уводи своих нариков с района и больше не приводи. Мне плевать, куда ты все это денешь. Но если завтра мы придем и застанем ту же картину, я лично утоплю тебя в Волге. Понимаешь?

– Понимаю, – пробормотало существо. – Утопишь в Волге… – И залилось придурковатым смешком.

Я хлестнул его по уху и уже не смотрел, как оно катится по полу.

– Холод, проследи, – бросил я. – Не нужно нам такое счастье на районе.

– Понял, Шериф, прослежу, – покладисто откликнулся Олежка. – Скажем наркотикам нет.

Пьянство и алкоголизм тоже были бичами общества. Какая только гадость не вылезала с этой гласностью. Хотя при чем тут гласность? Сигнал о помощи поступил из дома номер три. На шестом этаже обосновался еще один притон. Но другой направленности. Из-за двери доносились пьяные выкрики. Воняло даже в подъезде. «Веня Башмак в загуле, – объяснили люди. – Пьет беспробудно, дружков приводит, никакого покоя. Стенки картонные, все слышно. А если что-нибудь упадет, то по всему дому разносится. И ведь слова не скажешь, сразу с кулаками бросаются».

«А чем, интересно, занят участковый?» – сверлила любопытная мысль. Для приличия мы постучали. Никто не открыл. Из-за двери доносились взрывы хохота, звенели стаканы. Уйгур отступил, примерился – и красивым ударом пятки вынес дверь вместе с замком. В квартире стало тихо. Мы прошествовали по заваленной мусором прихожей, вторглись в комнату. Из приличных вещей здесь был только телевизор с трещиной поперек экрана. Три колоритных персонажа сидели за колченогим столом. Чокнуться успели, а вот до рта тару не донесли. Так и таращились на нас осоловелыми глазами, подняв стаканы. Двое в тельняшках, третий вообще голый по пояс, живописно разукрашенный татуировками.

– Вечер в хату, – вежливо поздоровался я.

– Э, да вы не менты, в натуре… – хрипло возвестил тощий, как шпагат, субъект с кривым ртом. Виктор Гюго такого персонажа назвал бы человеком, который смеется. Он медленно поднялся вместе со стаканом.