Честь Рима (ЛП)

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

День за днем сила Макрона росла, и синяки, окрасившие в темные тона большую часть его тела, начали исчезать. Кости в его сломанном пальце постепенно срослись, а багрово-красные и пурпурные порезы и зашитые раны стали розовыми и белыми и превратились в новые шрамы, которые он будет носить с собой до конца своей жизни. Пока он выздоравливал, прошли самые тяжелые зимние месяцы. Дни становились все длиннее, а дожди чередовались с погожими ясными днями с прохладным ветром, из-за чего Макрон и Петронелла вынуждены были надевать толстые плащи, пока они медленно шли вокруг границы колонии. После почти месяца в постели его ноги ослабели и дрожали, если он пытался пройти больше километра или подняться более чем на один лестничный пролет. Он проклинал свою слабость и в отчаянии стиснул зубы, заставляя себя продолжать.

Рамирий принес ему несколько грубо сделанных железных гирь от одного из кузнецов колонии, чтобы помочь ему привести в тонус мышцы рук, и он тренировался, до тех пор пока не покрывался потом и больше не мог уже выдерживать нагрузок. Все это время Петронелла смотрела с растущим беспокойством, поскольку становилось ясно, что это не просто попытка помочь восстановлению мышц. Макрон таил в себе более глубокую мотивацию, о которой нетрудно было догадаться.

Иногда Рамирий брал с собой жену, когда приезжал в гости, и она изо всех сил старалась общаться с Петронеллой на своей прерывистой латыни. Несмотря на это препятствие, две женщины быстро подружились, к облегчению Макрона. Другие римлянки колонии относились к ним обеим прохладно-формально, несмотря на то, что те были замужем за высокопоставленными армейскими офицерами. Однажды Петронелла подслушала, как они обсуждали «варварскую суку и вольноотпущенницу», и вернулась в дом в холодной ярости и чуть ли не в слезах.

— Как они смеют так с нами обращаться?

Макрон попытался ответить успокаивающим тоном. — Так живут армейские жены в маленьких гарнизонах и колониях, когда им особо нечем заняться.

— Действительно? Ну и бред! Меня не заставят чувствовать себя маленькой. Не тогда, когда мой муж — центурион с грудью, полной фалер. Я покажу им. У нас будет лучший дом. Лучшая одежда. А вина и посуду купим в Галлии. И тогда, если они все еще будут смотреть на меня свысока, я засуну им носы им же в глотки, и они смогут ими подавиться.

Макрон рассмеялся. — Думаю, ты бы это сделала! — Затем он удивленно поднял брови и нежно коснулся своей груди.

— Что такое? — обеспокоенно спросила она.

— Этого больше нет. Когда я смеюсь, больше нет ощущения боли.

Выражение ее лица расплылось в улыбке восторга. — Какой прогресс! Мы вернем тебя в прежнее состояние, прежде чем ты это сам осознаешь.

*******

Когда наступили первые дни весны, Макрон упражнялся в саду перистиля, а затем гулял днем, иногда с Петронеллой в одиночестве, иногда в компании Рамирия и Кордуы. В один из таких дней, когда над головой скользили пушистые белые облака на сильном ветру, они вчетвером шли по сельской местности, окружавшей колонию. Страх перед местными варварами отступил после жестокого подавления восставших в поселении триновантов. Главари были казнены, а половина молодых людей была призвана во вспомогательное подразделение. Имущество было конфисковано хижина вождя и другие постройки, которыми он владел, были сожжены дотла, а его скот и свиньи зарезаны. После месяца беспокойства не было никаких признаков того, что акция вызвала какие-либо более широкие бунтарские настроения, и обитатели колонии ослабили бдительность и продолжили жить, как прежде.

Пока мужчины шли немного впереди своих жен, Рамирий повернулся к своему спутнику. — У меня для тебя новости. Хорошие новости.

— Да ну?

— Я представил твое предложение совету на вчерашнем заседании. Они проголосовали за то, чтобы позволить тебе купить дом легата. Был некоторый торг по цене, которая должна быть установлена, но я указал, что в колонии есть люди, которые обязаны тебе жизнью, и что цена должна отражать этот факт.

Макрон почувствовал укол беспокойства, заставив себя задать необходимый вопрос. — А что вы хотите за это место?

— Я снизил цену до десяти тысяч денариев, если ты откажешься от своего участка земли в колонии. Сделка, я думаю неплохая, соглашайся.

Он помолчал некоторое время, обдумывая предложенную цену.

— Что ты думаешь? — спросил Рамирий.

Макрон остановился и повернулся к префекту лагеря. Он плюнул на руку и протянул ее. — Думаю, у нас есть сделка.

Они тряхнули предплечья, чтобы скрепить договоренность, а затем Макрон повернулся, чтобы сообщить новость Петронелле, когда она и Кордуа догнали своих мужей. У нее тут же отвисла челюсть, а полные губы приоткрылись от удивления. — Я тебе так благодарна. Благодарна. Я… я не знаю, что сказать.

— Уверен, ты что-нибудь придумаешь, — сказал Макрон. — Как и всегда. — Он взял жену под руку. — Пойдем, вернемся и разделим кувшин вина, чтобы отпраздновать.

Четверо из них повернули к колонии, примерно в трех километрах от них. Облака надвигались с востока, и под ними висела тонкая серая пелена.