Честь семьи Прицци

Когда отец изгнал ее из семьи, Мэйроуз поселилась на Восточной Тридцать седьмой улице по правую сторону от Парк-авеню. На Восточной Шестьдесят второй улице находился офис ее процветающей фирмы по дизайну интерьера. Ее бизнес-псевдоним был Мэри Хувер. Мэйроуз отлично знала свое дело, и среди ее клиентов имелись и такие, кто мог позволить себе отделать жилище живописью Джеймса Ричарда Блейка в стиле призм-пейнтинг.

С разрешения Коррадо Прицци Анджело Партанна служил посредником между ней и семьей. Ей было позволено посещать семью в Рождество и некоторые другие праздники, например в праздник Сан-Дженнаро, а также семейные дни рождения, свадьбы и похороны. Вначале с Мэйроуз общались почти все, кроме отца, Эдуардо и глав семей Сестеро и Гарроне. Многие женщины сторонились ее, пока дон Коррадо не дал им понять, что довольно, но к тому времени у Мэйроуз пропало желание с ними разговаривать. Чарли, которого считали виновником ее изгнания, всегда, по меньшей мере, здоровался. Лишь Анджело Партанна и Амалия Сестеро неизменно относились к Мэйроуз по-доброму. Так продолжалось девять лет и два месяца, или, как принято было говорить, почти десять лет. Причем Мэйроуз никогда не упускала возможности пересечь границу и пройтись на виду у всех Прицци с гордо поднятой головой. На третий год, видя, как стойко она переносит наказание, дон Коррадо смягчился, а за ним и большинство мужчин, включая Эдуардо. Когда ее отца не было поблизости, они разговаривали с ней как ни в чем не бывало. Один Винсент не менялся, и ей по-прежнему было запрещено навещать семью — образно говоря, появляться в Бруклине — по обычным дням.

Мэйроуз Прицци, точно принцесса в изгнании, тосковала по дому и своему народу. Не важно, что их разделяло расстояние всего в четыре мили, объекты ее любви были так же далеки от нее, как планеты Солнечной системы от Солнца — одни дальше, другие ближе. Самые горькие страдания причиняла ей удаленность от Чарли Партанны, с которым она желала бы соединиться на всю жизнь.

Мэйроуз была сильная натура. Когда вначале отец заявил, что ноги ее не будет в Бруклине, при помощи Анджело Партанны она сумела отстоять свое право на посещения. Она употребила весь свой ум, настойчивость и решительность, чтобы получить разрешение отмечать с семьей сначала Рождество, затем другие церковные праздники — бывшие в особой чести у ее деда, — а потом присутствовать и на свадьбах с похоронами. Запрет был наложен на Новый год, открытие стадиона Ши (который все равно находится в районе Квинс) и день рождения Винсента, когда он совпал с Пасхой и в «Садах Палермо» устроили большой прием. И на прочие дни.

По пятницам в одиннадцать приезжал Анджело Партанна — привозил деньги от деда и семейные новости. Час спустя он уезжал. Напоследок, провожая его до дверей, Мэйроуз всегда спрашивала о Чарли, а он неизменно отвечал, что, дескать, Чарли скучает о ней, но ведь прошло почти десять лет, ну и семья… Мэйроуз печально кивала, Анджело целовал ее в щеки и прощался до следующей недели.

Мэйроуз ждала, уверенная, что отец простит ее и она займет свое законное место рядом с Чарли. За десять лет он так и не женился. Если он и встречался с женщинами, то среди них явно не было ни одной достойной быть представленной семье. Мэйроуз понимала, что честь семьи важнее, чем любовь, и гораздо важнее, чем брак и дети. Честь — это лицо, сердце и душа семьи. Зная, что утраченную честь не вернешь, забыть Чарли она все-таки не могла.

Лишь однажды за все десять лет Мэйроуз упала духом. И все потому, что Чарли, который не звонил ей со дня ее возвращения из Мехико, вдруг позвонил и попросил телефон другой женщины. Ей стало дурно. Эта женщина была наемным убийцей. По просьбе отца Чарли Мэйроуз заехала за ней в гостиницу и привезла на свадьбу, где Анджело сообщил ей координаты Неттурбино. Боже, это был удар в самое сердце! А затем от Амалии она узнала, как муж этой женщины вместе с Луисом Пало ограбил казино «Латино» и как Чарли пришлось застрелить мужа едва ли не на глазах жены.

Мэйроуз и Амалия с утра всегда болтали по телефону, и Мэйроуз всякий раз интересовалась, как там Чарли и полька. Амалия рассказывала, что Чарли едва ли не каждый день летает из Нью-Йорка в Лос-Анджелес и обратно и вообще стал похож на торчка. Поэтому, когда он позвонил среди ночи и напросился в гости, Мэйроуз подумала, что он хочет переспать с ней, таким образом поквитавшись за что-то с полькой. Что ж, сойдет для начала. Это все-таки лучше, чем десятилетний бойкот. В отношении Чарли она приняла простую на первый взгляд, но хитрую и дальновидную тактику: не стоит опережать события.

Когда Чарли позвонил у дверей, Мэйроуз уже успела одеться, причесаться и накраситься, дабы встретить его во всеоружии. Ее прекрасные, черные как смоль, длинные волосы точно нежный шелк струились по плечам, обрамляя арабско-итальянское лицо с римским носом. Розоватый тон на смуглой коже придавал ее облику теплоту и изысканность.

— Привет, Чарли, — улыбнулась Мэйроуз, показывая белоснежные зубы. — Что случилось?