Честь семьи Прицци

— Нам нужно… ну… поговорить, — с глубоким вздохом ответил он.

— Может, пройдешь тогда?

— Конечно.

Они прошли в гостиную и сели на диван. Гостиная была обставлена в стиле китайской пагоды времен Наполеона II, с вкраплениями американского антиквариата с ферм Среднего Запада. «Хоть это и не подлинник, зато оригинально, — говорила в таких случаях Мэйроуз своим партнерам. — Ведь наша главная цель — привлекать внимание». — «Да, но если клиент упадет в обморок, увидев это?» — возражали ей. «Почему? Цветовое сочетание соблюдено, а форма — дело вкуса», — отвечала Мэйроуз.

— У тебя очень красиво, — похвалил Чарли. — А зачем тебе столько книг?

— Я ведь часто бываю дома одна.

— А почему тогда у меня их нет?

— Потому что ты не один.

Как Чарли ни пытался удержать взгляд на ее лице (понятное дело, избегая глаз), тот так и норовил скользнуть вниз. Вскоре у Чарли заскоблило в мошонке, потому что под тонким прозрачным халатом на Мэйроуз ничего не было, и он почти видел ее груди. Боже! Что за пара вторичных половых признаков, как выразился в журнале один врач.

— Говорят, ты сидишь на травке, — будто невзначай заметил Чарли.

— Я не сижу на травке, — поправила его Мэйроуз, — я просто ее курю. Хочешь сигарету?

Чарли не знал, что и ответить. Он считал, что трава, кокаин, героин — это для идиотов. Они с отцом презирали всех торчков, включая пьяниц, с тех пор, как начали торговать паленым виски. Подумав о выпивке, он вспомнил ресторан в Калифорнии, где Айрин заказывала «Хуго де пинья кон Бакарди», и дабы прогнать эти воспоминания, сказал:

— Конечно, почему бы нет?

Мэйроуз взяла со стола резную шкатулку слоновой кости, открыла ее и протянула Чарли.

— Не знала, что ты потребляешь травку.

— Нет, я даже не курю, — сказал Чарли, беря сигарету.

— А что ты с ней делаешь? Пироги печешь? — Закурив, Мэйроуз сделала глубокий вдох и передала ему свою. — Так что тебе от меня надо?

Он затянулся, задержал дыхание и сквозь дым ответил:

— Поговорить.

— И для этого ты примчался в два часа ночи из Бруклина?

Чарли положил руку ей на колено, даже на бедро — теплое, гладкое.

— Мы напрасно истратили кучу времени.

— Почти десять лет? Да, немало. Удивляюсь, чего ты не дождался, пока мне исполнится полтинник.

— Ну ты, наверное, успеешь жутко растолстеть.

— Да что ты? А ты, знаешь ли, будешь к тому времени похож на дедушку Сантехника — если у него есть дедушка, конечно. Ты этого хочешь, Чарли?

— Эй, перестань, успокойся.

— Я была совершенно спокойна все эти десять лет. Но ответь мне на один вопрос: да или нет?

— Ну… да.

— Хорошо, давай.

Мэйроуз встала и начала расстегивать халат.

— А свет выключить? — вспомнил Чарли.

На ней остались лишь туфли на шпильках и

густой слой теней на веках.

— Не надо, — тяжело дыша, ответила Мэйроуз. — На ковре, при свете.

— Madonna mia, — пробормотал он.

В течение следующего часа они делали это на ковре, на кровати под ярком цветным пологом и на табуретке в душе, где Чарли сидел, утомленный. Он со стонами изливал ей в ухо восторги от ее бархатной кожи, сладких сосков и упругих бедер, пока она не велела ему либо говорить непристойности, либо заткнуться.

В семь часов Мэйроуз приготовила завтрак на зависть любому кулинару: caciotti — горячие рулеты с сыром и почками, sarde beccafiсо — маленькие сардины в сухарях, салат из салями и кедровых орехов под лимонным соком, холодное белое вино и черный кофе.

Чарли жевал, поглядывая на Мэйроуз со смесью тревоги и восхищения. Из одежды на ней был только маленький передник.

— Да…

— Что значит «да»? Чарли, в последний раз мы с тобой толком общались, когда мне было девятнадцать лет. Ты даже не звонил, пока тебе не понадобилась Айрин Уокер. Будто я справочная! И вдруг ты врываешься ко мне за полночь и трахаешь меня. Похоже, у тебя сейчас неприятности почище тех, что были, когда я свалила в Мехико.

— А ты откуда знаешь?

— По-твоему, кто я такая? Не забывай, что моя фамилия Прицци. Я внучка Коррадо Прицци.

— Прошлой ночью я чуть не застрелился.

— Господи, Чарли!

Он кивнул, глядя на нее с беспомощным выражением в глазах, какого ей еще не приходилось видеть. Они сидели на кухне, упакованной по последнему слову техники, и молчали, будто ожидая, когда затикают электронные часы.

— Расскажи мне все, Чарли.

— Спасибо, Мэй. Ты единственный человек, с кем я могу поговорить по душам. С отцом у меня не выходит. Но только боюсь, что тебе будет тяжело меня слушать, а мне, наоборот, полегчает. Это как-то не по-мужски.

— Чарли, паршивее, чем раньше, мне уже не будет. Были дни, когда мне тоже хотелось застрелиться. И если бы не дедушка, я бы не удержалась. Честь Прицци — это ничто по сравнению с ним. Спасибо, что время и вправду лечит.

— Я не понимаю, как это произошло. Я увидел ее в церкви и точно рехнулся. Мир для меня переменился. Так случилось — я увидел ее и пропал. Потом я поехал к ней в Калифорнию, и пару дней мы провели вместе. Нет… не то чтобы совсем, было всего-то один раз, но мне показалось, что мы с ней знакомы всю жизнь…

Услышав это, Мэйроуз закусила нижнюю губу.