Честь семьи Прицци

— Знаешь, что случилось потом? Оказывается, у ребят был мебельный бизнес в Якиме, штат Вашингтон. Интересно, что они решили свалить на сторону по большой взаимной любви. Сицилийцы, да. Ну короче, Чарли приезжает в эту Якиму, снимает дом и нанимает якобы агента, чтобы тот купил ему мебель. А агент этот был я — Джой и Уилли меня не знали. Езжу я, значит, по всяким фирмам, но нигде нет того, что мне нужно. Наконец, на одном мебельном складе я натыкаюсь на Джоя. Делаю вид, будто мне приглянулся его товар, и прошу приехать ко мне, чтобы измерить кое-что — типа я не уверен, влезут ли его шкафы ко мне в дом или нет. Договорились, все путем. Приезжает вместе с Уилли. Я поглядел на него — боже, типичный гомик: длинные волосы, золотые браслеты, рубашка расстегнута до пупа. Потому, может быть, что он дизайнер интерьеров. Ну приехали они, я сначала усадил их за стол и угощаю — вино, паста, как положено. И тут входит Чарли. Джой давай сразу блевать, а Уилли и вовсе свалился в обморок. Мы их перетащили в подвал, и там уж Чарли показал себя. Он не кричал на них, нет. Очень тихо и спокойно он им напомнил, кем они были до того, как пришли к Прицци. Шулера они были позорные, вот кто. Стоит он, в общем, и рассказывает, как Прицци дали им работу, как они пошли в рост на кокаине, очень по-отечески, вроде хочет, чтобы они признали свою вину и раскаялись. Джой уже весь в слезах, а Уилли ему и говорит: «Что ты собираешься делать, Чарли? Копы тебя уроют, если ты тронешь нас хоть пальцем». Никак не поймет, что они уже трупы. Чарли и отвечает, что они должны позвонить кое-кому и извиниться. «И все?» Он только кивает — да, типа. Позвонить нужно четырем капо. Лады. Чарли берет телефон и набирает первый номер. «Дон Абрамо, — говорит он по-сицилийски, — это Чарли Партанна. Я сижу тут с Джоем и Уилли — помните, у нас шла о них речь пару лет назад? Ну так вот, они хотят сказать вам кое-что». И протягивает трубку Джою. А тот растерялся и молчит. «Скажи ему, — подсказывает Чарли, — что ты оскорбил честь Прицци и за это заслуживаешь вечно гореть в аду». Ну, Джой весь затрясся и повторяет: «Дон Абрамо, — это Джой Лабриола, я оскорбил честь Прицци и заслуживаю вечно гореть в аду». А затем Чарли тычет сигарой в Уилли — давай и ты, мол. И так четыре раза. А под конец опять: «Теперь мы позвоним дону Коррадо». И набирает номер. На этот раз он не дает им трубку, а разговаривает сам — сначала с Амалией, потом с доном Коррадо. А потом поворачивается к ним и говорит: «Он вас прощает». Джой и Уилли бросаются обниматься, плача от радости. «Но только он хочет, чтобы я привез ему ваши большие пальцы, — прибавляет Чарли, — не думайте, что вы запросто отделались». Он стреляет им в живот, и они валятся на пол, точно мешки с дерьмом. Потом ножом отрубает им пальцы. Когда они немного очухиваются, он говорит: «Мы отошлем ваши пальчики копам в Бруклин, и я сам прослежу, чтобы все газеты опубликовали ваши отпечатки. Вы снова прославитесь!» И пробивает им коленные чашечки. Они кричат и воют. Через двадцать минут — двадцать минут! — он, наконец, стреляет им в головы, и мы уходим.

— Мы не останемся в Рио, Луис, — сказала Айрин, глядя на него округлившимися глазами. — Мы поедем в Южную Африку, где всегда светит солнце и нас никто не найдет, потому что там никого нет.

Впрочем, скрываться где-то с Луисом в ее планы не входило.

Она поехала в офис на своем аметистовом «гоцци», думая о Чарли Партанне, которого считала обыкновенным бандитом, вроде ее отца. Банда и есть банда, какой «семьей» ее ни назови. Любой, у кого есть мозги, мог бы обобрать до нитки, например, банду Поляка Джо. Но Луис поведал ей любопытную историю, которая вызывала желание поближе познакомиться с сицилийцами. Не умея по тупости беречь свои деньги, они жестоко мстят тому, кто осмеливается эти деньги взять. Но есть же в этих сицилийцах что-то, помимо любви к деньгам? Да, безусловно. Для них равно характерны крайняя степень мачизма и убийственная глупость. О какой чести может идти речь, когда они убивают друг друга за грош или косой взгляд? Они самые большие мерзавцы, каких только носит земля, и если продолжать о них думать в таком ключе, то можно рехнуться.