Честь семьи Прицци

Чарли сначала заколебался, но потом подумал, что Мэйроуз все равно никогда этого не увидит, и разрешил.

— Делай что хочешь, — сказал он, — только Мэйроуз сюда не приглашай.

— Почему?

— Она дизайнер интерьера, это она обставила мне квартиру. — Его вдруг осенило. — Слушай, она могла бы подобрать нам новую мебель по оптовой цене.

— Я никогда не покупаю ничего оптом или разрекламированную дешевку. Да и зачем покупать? У меня в Калифорнии целых девять комнат отличной мебели, самой лучшей. Когда я все закончу, тебе понравится, вот увидишь.

— Да? Ладно. А что у нас на ужин?

— Я решила сделать тебе сюрприз и приготовить что-нибудь новенькое. Говядина, тушенная в вине, французское блюдо, скорее деревенское.

— Без пасты?

— Разве что в виде гарнира предлагают приготовить фарфалле, которые, говорят, очень подходят для этого рецепта.

— Поверь мне, они хороши для любого рецепта.

Зазвонил телефон.

— Привет, Чарли! — сказал отец. — Ага, Эд обо всем позаботился. Отлично. Слушай, сегодня в десять часов у Бена Сестеро. Дольше ждать они не хотят.

— Конечно, папа. А когда ты приедешь, чтобы познакомиться с моей женой?

— Я с ней знаком, забыл, что ли? Если сегодня ничего не случится, жди меня на ужин в воскресенье.

— О’кей.

Они одновременно дали отбой.

— Сегодня в десять вечера большое собрание, — сказал Чарли Айрин, — то самое, о котором говорил отец, еще когда мы были в Мексике. Если все пройдет хорошо, он приедет к нам на ужин в воскресенье.

Помешав ложкой в кастрюле, Айрин закрыла ее крышкой.

— Хорошо, просто здорово. Тогда сегодня мы поужинаем в ресторане, а это рагу пусть два дня дожидается твоего отца, чтобы в воскресенье выступить в роли самого потрясающего рагу, которое когда-либо было контрабандой доставлено из Франции.

— Ты лучше сядь и выпей вина, — предложил Чарли. — Я сам приготовлю ужин, который понравится тебе больше, чем в любом ресторане.

— Вот как? А что ты хочешь приготовить?

— Такое, что ты язык проглотишь.

— Например?

— Pasta con le Sarde по-палермски. Это ракушки из пасты, на вид как улитки, запеченные с сардинами, анчоусами, фенхелем, изюмом и кедровыми орехами, в оливковом масле с шафраном. А когда ты наешься как следует, я буду любить тебя всю ночь.

— По крайней мере, до половины десятого, когда ты уедешь на собрание.

— Ах, к черту еду! — воскликнул Чарли, обнимая ее. — Мы можем поесть в любое время, а сейчас, глядя на тебя, мне все равно не до еды.

На совет на Бруклинских высотах Чарли прибыл за пять минут до назначенного времени.

— Все уже собрались, — сказала Амалия, расцеловывая его в обе щеки. — Ждут только тебя и папу.

Когда Чарли вошел, место дона Коррадо во главе стола пустовало. Справа сидел Винсент, а слева — Эд. Согласно протоколу рассаживаться надлежало по старшинству, вне зависимости от количества денег, принесенных в семью, что всегда бесило Эда. Анджело сидел справа от Винсента, а дальше оставалось место для Чарли, против Бена Сестеро и Гарри Гарроне. В дальнем конце стола сидел незнакомый человек — угрюмый, носатый и толстый, с двумя золотыми цепочками для часов, блестевшими на его сером фланелевом жилете. Его никто не представил Чарли, и тот молча прошел мимо и занял свое место.

Затем открылись двери, и Амалия ввела дона Коррадо и усадила его во главе стола. Когда она вышла, дон Коррадо заговорил по-сицилийски, выражая радость по поводу освобождения Чарли из тюрьмы. Чарли поблагодарил его.

— Джентльмен на том конце стола, — продолжал дон Коррадо по-английски, — Элвин Гомски, казначей нашего банка. Я пригласил мистера Гомски, чтобы мы могли из его собственных уст узнать, что происходит.

Если бы не Эд, который заранее сообщил мистеру Гомски, зачем его пригласили, тот ничего не понял бы из речи дона Коррадо, говорившего с сильным акцентом.

— Президент банка ворует, — заявил Гомски, — проводя невыгодные для нас зарубежные сделки. Если так пойдет и дальше, то месяцев через десять, от силы пятнадцать банку настанет конец.

— Благодарю вас, мистер Гомски, — сказал дон Коррадо, — мы этим займемся. Завтра утром мы изучим документы. Арриго, проводи мистера Гомски, — велел он младшему зятю.

Когда Гомски вышел, дон Коррадо сказал по-сицилийски:

— Сейчас Эдуардо вам все разъяснит.

Эдуардо заговорил зычным голосом торгового агента, привлекая внимание присутствующих и заставляя очнуться от шока, вызванного возмутительной новостью. Дон Коррадо закрыл глаза — наверное, в попытке сосредоточиться.

— Этот банк всегда был мне как родной, — начал Эдуардо, — но не только из-за денег. Человека, который купил у нас семьдесят пять процентов акций, зовут Розарио Филарджи, или, как он себя именует, Роберт Финли. Он неаполитанец. Но как бы он себя ни называл, он, должно быть, полный идиот, если полагает, что мы не будем отстаивать свои двадцать пять процентов. Как сказал мистер Гомски, этот тип Филарджи разоряет банк, и если мы не вмешаемся, то через год спасать будет уже нечего.

— Ну и сволочь! — подал голос Анджело. — Отрезать ему яйца, мерзавцу.