Честь снайпера

Да, было небольшое «но». В Грозном, столице Чечни, бывший сержант чеченской армии значился как пропавший, хотя его пропажа раскрылась, когда выяснилось, что он сидел в тюрьме. По освобождении его куратор сумел узнать, что он основал ЧОП под названием «Ассоциация противодействия проникновению» и нанял пятнадцать человек из своего клана. Тренировки, согласно спутниковым данным, строились на методике американцев или французов, а может быть, даже на израильском опыте одного из семи перебежчиков. Занимались они безопасностью территории — то есть, защищали что-то от кого-то: где расставить посты, как спланировать пути патрулей, где посадить наблюдателей, как быстро ваши люди доберутся до места атаки. Идея, как понял Гершон, заключалась в том, чтобы наладить производство надёжных профессионалов-безопасников в надежде заманить международные корпорации, которые основали бы производства, фабрики, лаборатории — что угодно — в послевоенной Чечне, экономика которой готова была отдать концы в любой день. У Гершона возник вопрос: откуда он взял деньги для старта? Тренировочная база хоть и не превосходила израильские или западные стандарты, но была организована на удивление затейливо. Откуда деньги? Кто платил?

Рутина манёвров сетевого взлома чеченской компании, в результате которой он завладел бухгалтерскими отчётами, не заняла много времени. Чек на двести пятьдесят тысяч долларов был проведён банком в Лозанне и был выдан «Нордайном».

Глава 25

Коломыя

Запасники музея Великой Отечественной Войны

Сделанное пожертвование придало куратору музея сговорчивости и желания помочь. Он был совсем молодой — бегло говорил по-русски, жаждал пообщаться с приезжими с Запада и пригасил их в пристройку позади здания музея.

— Времена меняются, — сказал он. — Вкусы также меняются. Мы пытаемся поддерживать интерес. Теперь у нас вывешены лучшие полотна, изображающие крупные сражения, но в старой советской империи это была настоящая коттеджная индустрия — в особенности после войны. Если ты мог нарисовать танк — Сталин обеспечивал тебя работой пожизненно.

— Вы рассматриваете эти вещи как историю либо как искусство? — спросила Рейли.

— Как политику, — сказал он откровенно. — Вы видите, что ценят русские, как они обращаются с теми, кто даёт им это и что делают с теми, кто не даёт. Картины технически безупречны, но это единственная истина в них. Это не искусство, не так ли?

Он отпер дверь и провёл их внутрь. Помещение было похоже на хранилище картин, в большинстве своём свёрнутых и торчащих из корзин, занимавших три или четыре комнаты пристройки.

— Хотел бы я вам помочь. Индекса нет, увы. Меня тут не было, когда экспозиция переформировывалась, и прежний куратор решал — что повесить, а что оставить. Дела музей идут достаточно хорошо, так что я не буду пересматривать его решения. Когда-нибудь я зайду сюда и всё переберу. Полагаю, что тут есть картины со снайперами — это логично, но я не могу указать вам на какую-либо конкретную корзину или хотя бы комнату.

— Мы справимся, — заверил его Суэггер.

— И вот ещё что: музей закрывается в шесть. Если нужно — приходите снова завтра. И, как я и говорил, мадам — обзор в «Вашингтон Пост» придётся весьма кстати. Публичность — новое сокровище.

— Не забуду о вас, — ответила Кэти.

Когда он ушёл, они решили начать с разных концов и встретиться посередине.

Шло время, они пропускали сквозь свою оценку всё новые и новые высокостилизованные картины сражений в духе социалистического реализма. Русские особенно ценили машины: Т-34 был одной из любимых, так что на картинах было полно танков — Тигров и Пантер, в большинстве своём пылающих либо разбрасывающихся горящими людьми. Спустя некоторое время Бобу наскучили немецкие монстры, неизбежно находящие свою смерть при любом раскладе (хотя подсчитанные потери говорили об обратном), но танковые бои были неоспоримыми королями послевоенного искусства, описывающего войну. Второе место занимали воздушные бои. Русские — как и все, кто пережил террор по их милости — ненавидели «Штуки» почти так же сильно, как танки «Королевский Тигр», ввиду чего каждое соцреалистическое прочтение войны порождало целые флоты горящих и дымящихся «Штук» с куполообразными фонарями кабин, усеянными галактиками паучьих сетей от пулевых пробоин, чьи крылья, изломанные, как у чайки, пылали и источали дым, а нескладываемые шасси были изломаны. Сами же «Штуки» стремились на последнюю встречу с землёй, а на заднем плане триумфант — Як-3 или ещё какой красный боевой принц — заходился в победном вираже. Художники-авиационщики имели особый талант к облакам: многоэтажные собачьи свалки всегда происходили на фоне нагромождения призрачной архитектуры небесного пара, поддерживающей Вальхаллу и пронзаемой молниями либо кинжалами лучей яркого солнца.