Честь воеводы. Алексей Басманов

На другой же день сам Иван Ярославский и Фёдор Колычев пошли по кругу с призывом порадеть за истинного престолонаследника. Но всё оказалось не так просто, как мыслил горячий Иван Ярославский, как рассчитывал осторожный Андрей Старицкий. Прошло много дней, протекли недели, а раскачать-поднять московских вельмож не удалось. И время было упущено. Страх тяготел над князьями и боярами с того самого часа, как по воле государева опекуна Михаила Глинского вслед за Юрием Дмитровским и его придворными был схвачен и заточен в тюрьму князь Андрей Шуйский.

Позднее Фёдор вспомнит и переберёт в памяти всех, кого называл Иван Ярославский, помолится за спасение их душ, потому как все они будут уничтожены князьями Глинскими. С ними поступят коварно. Все они будут позваны в Кремль для беседы и советов по государеву делу. И там, в Столовой брусяной палате их всех возьмут под стражу и заключат в тюрьму.

К самому Фёдору Колычеву судьба окажется милосердной. Недели две он мотался по Москве, пытаясь вразумить столбовых россиян на противоборство с Еленой Глинской. Но однажды вечером, накануне Масленицы, подъезжая к дому дворянина Михаила Плещеева в надежде застать дома Алексея Басманова или перекинуться двумя добрыми словами с его жёнушкой Ксенией, он был остановлен конными воинами. Во главе их ехал боярин Иван Овчина. Он встал поперёк пути Колычева и тихо, но внятно сказал:

   — Зачем ты шастаешь по дворам? Твои потуги тщетны. Остерегись отныне, добром говорю.

   — С чего остерегаться, Иван Фёдорович? Две недели всё дома сижу. Да вот сегодня собрался навестить своего друга Алёшу Басманова, — ответил Фёдор.

   — Полно вздор городить! Как спущу с цепи послухов и видоков, обрешут тебя за милую душу. И друга подведёшь и сам до гробовой доски не отмоешься. А из-за чего? Того не ведаешь. — Иван Овчина совсем близко подвинулся к Фёдору и прошептал: — Князь Юрий Дмитровский преставился. Сказывают, угорел в келье.

   — Вон как! Да за что же его угрели? — выдохнул Фёдор.

   — Да вот так. Только никто не угревал. Молвили, уснул он, как младенец, и отошёл к Богу от нервного сотрясения. А тебе жить надо. Жить! — нажал Овчина на нужное слово. — Потому езжай на подворье к братьям, сиди и носа не показывай. А там скоро на ордынцев пойдём, потешимся. Хочешь, я тебя вместе с Басмановым в свою рать возьму? Там и свобода ваша живёт. Понял?

   — Спасибо, Иван Фёдорович, понял, — ответил Колычев и, не испытывая судьбу, миновал палаты Плещеевых, направил коня домой.

Услышанное от Ивана Овчины больно укололо Фёдора. Он ехал и думал о том, что князь Юрий Дмитровский вёл себя не как мудрый и прозорливый муж, умеющий взвесить свои силы и мощь противника, а как легкомысленный и отчаянный человек. И вот он схвачен. Лишён жизни. Насильственно. «А что дальше?» — задал себе вопрос Фёдор и не нашёл ответа. Одно он уяснил твёрдо: смерть Юрия Дмитровского освобождала его от долга перед князем Андреем Старицким, потому как сей князь не домогался трона, был верен крестному целованию. Так думал Фёдор, добираясь до Заяузья на подворье своих братьев.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ РАСПРАВА

Великая княгиня Елена после смерти супруга недолго предавалась печали. Да и времени на то не было. Вокруг неё шла тайная и явная борьба за власть. И сама она в этой борьбе играла не последнюю роль. Она не хотела смириться с тем, что рядом с её родным сыном встали опекуны, в коих она не нуждалась. И хотя Михаил Глинский был её дядей, она терпела его с трудом.

Как выпустили князя из тюрьмы, он изменился до неузнаваемости. В нём пробудились все худшие стороны характера. Спесивый и высокомерный, он жаждал власти. Он хотел быть не одним из опекунов, а единственным правителем державы при малолетнем великом князе. Однако у его племянницы были другие расчёты. Елена тоже стремилась к единовластию.

Дмитрия Бельского княгиня не терпела вовсе. Он домогался её внимания, пытался опорочить князя Ивану Овчину, занять место любовника при Елене. Однако великая княгиня любила Ивана Овчину искренне, не прятала своих чувств и в соперниках не нуждалась. С дворцовыми интригами она рассчитывала управиться без потерь для себя. А вот заговор князя Юрия Дмитровского и его сторонников напугал Елену серьёзно. Это была прямая угроза жизни как её, так и её сына, великого князя Ивана. Однако с помощью верного друга Ивана Овчины ей удалось упредить заговорщиков. Спустя девять дней после кончины Василия Елена позвала Ивана Овчину на тайную беседу и сказала ему:

   — Ты, мой любезный друг и мой любый, всё знаешь о том, что замышляет Юрий Дмитровский. Потому возьми его в хомут моим именем. И всех его сподвижников.

   — Ждал твоего повеления, матушка. А у меня всё готово. Нынче же в ночь и обратаю их.

   — Славный мой рыцарь, как бы я без тебя жила, — сверкая от возбуждения чёрными глазами, произнесла Елена.

   — Ради тебя, любая, я готов на всё.

Так и было. Ранней ночью одиннадцатого декабря на подворье Юрия Дмитровского налетели ратники Ивана Овчины и в одночасье взяли под стражу князя и более двадцати его вельмож. Князь Юрий спросил Ивана Овчину: