Честь воеводы. Алексей Басманов

Басманов погостил у Колычевых всего два дня, насладился спокойствием, тишиной, сердечностью отношений и жалел, что дни пролетели быстро. Вместе с Фёдором и Ульяной они побывали в Покровском монастыре, послушали пение псалмов, исполняемых повзрослевшим Иовом. Такого с Алексеем не бывало. Пение наполняло его душу благостным покоем, на глазах появлялись слёзы, хотелось делать что-то доброе. Видел Алексей, что Фёдор и Ульяна в таком же блаженном состоянии. После литургии, когда покинули храм, Алексей сказал:

   — Как всё божественно! Душа становится младенчески чистой. И вовсе нет желания уезжать от вас. И хватит ли сил у меня миновать родной дом в Москве и не увидеть Ксюшу?

   — Ты крепись, не давай воли смятению, и всё будет хорошо, — подбадривал друга Фёдор.

В этот час ни Фёдор, ни Алексей ещё не знали, что расстаются на долгие годы, что по воле злого рока однажды Алексей Басманов предстанет перед Колычевым совершенно в другом свете. Но это случится через годы. А пока Ульяна и Фёдор провожали из Стариц близкого и в чём-то родного им человека. У Фёдора и Алексея проявилось много того, что связывало их крепкими узами. Каждый из них рисковал своей жизнью ради спасения друга. Такое без крови не оборвёшь. И в последний час перед отъездом Фёдор решил проводить Алексея до Волока Дамского, потому как проститься с ним за воротами дома не смог.

Провожать Алексея вышли все Колычевы. Боярин Степан и боярыня Варвара благословили его в путь словно сына. Степан настоял на том, чтобы Алексей взял с собой дворового человека.

   — Сподручнее вдвоём-то коротать вёрсты... — И наказал дворовому: — А ты, Пахом, как проводишь до полка воеводу, иди к брату моему Михаилу на Москву. Там и поживёшь до попутчиков.

Княгиня Ульяна своё Алексею наказала:

   — Ты уж, Алёша, выбери время побыть при родах возле Ксюшеньки. Ой, как тяжело нам рожать, когда вас, семеюшек, нет рядом!

И вот, наконец, верховые Алексей, Фёдор и молодой мужик Пахом покинули подворье Колычевых. Вот и Старицы остались позади. Донат сказал путникам у ворот:

   — В оба смотрите. По лесам ноне гулящие люди шастают.

В пути до Волока Дамского, однако, никто не потревожил путников, и у них было время поговорить о том, что происходило в России за последние месяцы.

   — Раскол случился в державе, чего уж там скрывать, — размышлял Фёдор. — И князь Андрей Старицкий теперь никак не пойдёт на мировую с Глинскими. Ведомо, что сила не на его стороне, а там как знать.

Алексей своего мнения не высказывал. У него в голове не было никаких мыслей — только о себе, о Ксении.

   — Я вот, Федяша, обмолвился, что пойду мимо Москвы к Оболенскому-Большому в полк, а теперь не знаю, как быть. Влечёт меня некая тревога домой. А почему, не ведаю. Разве что Судок Сатин смутил меня, его я у князя Андрея на дворе увидел.

   — Да что тебе Сатин? — удивился Фёдор. — Он у князя за приживалу.

   — Так ведь раныне-то он при Голубом-Ростовском служил. И в Москве я встречал его у Разбойного приказа. Двулик он — вот суть.

   — Это верно ты говоришь. И мне ведомо, что он подлый и шиш отменный, — согласился Фёдор. — Ты вот что: и впрямь, забудь пока о береговой службе. Тебя ещё рана беспокоит. Ты поезжай прямо в Москву. Там иди к Ивану Овчине, всё расскажи, как было. И обо мне правду выложи: ушёл, дескать, служить старицкому князю, ибо клятвы на верность государю Ивану я не давал. И тогда.ты будешь вне опалы. Про Карпа скажи: в полон его взяли, потому как причина есть. Помни то, что не надо нас выгораживать. Иван Овчина давно понял, что мы ему супротивничаем. Как и он нам, добавлю.

   — Мне бы теперь побыть близ Ксении до родов. Как твоя Уля сказала, ей сейчас очень трудно одной, — вёл речь о самом больном Алексей.

В Волоке Ламском они расстались после ночи, проведённой на постоялом дворе. Вечером, как приехали, Алексей и Фёдор долго сидели в питейной избе. Алексей, пытаясь заглушить душевную тревогу, много выпил и захмелел, а во хмелю признался:

   — Головой я пошатнулся, Федяша, после того удара за Каргополем. Чуть к непогоде, болит, скаженная, места не нахожу. Дьявольщина всякая лезет. Я отбояриваюсь от неё, а она, подлая, каверзить заставляет. Как избавиться от наваждения, Федяша?

   — Одно избавление от бесовщины, Алёша, молитва. Она и спасёт. Да ты не раскисай, ты крепок телом и духом окрепнешь. Вот как принесёт тебе Ксюша сынка, гоголем ходить будешь.

И всё-таки их расставание было грустным. Алексей даже прослезился. Смахнув ладонью набежавшие слёзы, сказал:

   — Метится мне, Федяша, что мы с тобой разлучаемся навечно.

   — Пути Господни неисповедимы, Алёша. А мне всегда будет тебя недоставать. И я приду к тебе, только позови на помощь.

Предчувствие не обмануло Басманова. В Москве его и впрямь ждала беда. Он приехал с Пахомом на Пречистенку, а его ожидали пустые палаты. Не было в них ни жены Ксении, ни дяди Михаила, только дворня да престарелый дворецкий Аким.

   — Горе у нас, батюшка Алексей. Осиротели мы, — встретил со слезами и причитаниями Алексея дворецкий.