Честь воеводы. Алексей Басманов

Воины наконец выбрались в сени, уводя Ульяну и унося её сына. В это время Донат, который ладил топором корыто в нижней клети, услышал шум-крики наверху и, как был с топором в руках, взбежал по лестнице. Увидел воинов и с криком: «Эй, тати, берегитесь!» — взмахнул топором, опустил его на плечо Ворона, рассёк до груди, и тот упал замертво. И второй воин, что нёс дитя, получил удар обухом по голове, упал. Но в сей миг вбежали те воины, кои оставались у саней, и один из них с ходу вонзил саблю под левую лопатку Доната. Он взмахнул руками, словно пытаясь взлететь, и рухнул на пол.

Воин, что вбежал снизу, по имени Кряж, спросил оставшегося в живых воина Василия:

   — Как это вас леший угораздил под топор попасть?

   — Чего пустое пытаешь? Княгиню держи! — И он толкнул Ульяну к Кряжу.

Тот подхватил её, вскинул на плечо, словно куль с житом, поспешил вниз, бросил Ульяну в сани, повернулся к Василию, который нёс Степу, спросил его:

   — Спалить, что ли, осиное гнездо?

   — Я те спалю! Игнат ничего не ведал о своих жильцах. Тащите Ворона и Тишку в сани и убирайтесь. А то и нам здесь лежать, как вернутся Фёдор с Игнатом, — распорядился Василий и добавил: — Меня в пути догоняйте. Близ князя я не задержусь. — Он набросил на Ульяну и Степу овчинную полость, ловко привязал её сыромятными ремнями к саням, вскочил на передок и яростно крикнул: — А ну пошли, каурые! — И кони с места пошли рысью.

Вскоре Кряж и Тишка стащили вниз убитых, уложили их в сани и тоже покинули заимку Субботы. В доме было тихо, лишь в глухих рыданиях исходила болью белолицая Ксюша, потерявшая свою первую любовь.

Рыжая лайка Грай и Фёдор прибежали на заимку спустя сутки после случившегося. Грай забежал в хлев и там нашёл хозяйку. Ефимья доила коров, до которых с утра руки не дошли. Она встала, сделала два шага к Фёдору и уткнулась ему в грудь.

— Горе-то какое, Федяша, — сказала она тихо и, проливая слёзы, поведала обо всём, что случилось на заимке минувшим днём.

Слушая Ефимью, Фёдор чернел на глазах. У него не хватило сил, и он опустился на пол, припорошённый сенной трухой, обхватил голову руками и замер. Сидел долго. Ефимья не утешала его, молча стояла рядом, комкая в руках мокрый от слёз передник.

Фёдор не помнил, когда пришло просветление. Он встал, поднялся в горницу, взял саблю, опоясался, спустился вниз, оседлал в конюшне своего коня и на рысях умчал за государевыми татями. Он шёл по санному следу, который вёрстах в десяти от заимки уходил в сторону от зимника, ведущего к Новгороду. Вёрст через пять санный след привёл его к пепелищу. Фёдор знал это место. Тут стояла охотничья избушка. Он заметил близ пепелища множество следов. Слез с коня и, толкаемый тяжёлым предчувствием, подошёл к сгоревшей избушке, обнажил саблю и стал ворошить золу. Она ещё не остыла. Ворошил долго, старательно, пытаясь отогнать гвоздём сидевшую мысль о том, что здесь нашли свою смерть Ульяна и Степа.

Крыша и потолок избушки рухнули на пол и перемешались с землёй, хвоей и листвой. И всё это толстым слоем прикрыло то, что находилось в избушке и сгорело. Спрятав в ножны саблю, Фёдор опустился на колени и принялся разгребать тёплую землю. Он трудился с остервенением, дабы всё перевернуть на пепелище и убедиться, что жена и сын не погибли в пламени пожара. Он добрался до плах, коими был выложен пол, расчистил его до очага и взялся отгребать землю в том месте, где обычно делали лежак. Он сгорел. И на нём, на этом лежаке, сгорела его Ульяша. Фёдор нашёл сперва обгорелую руку и под нею кусочек сыромятного ремня, коим, очевидно, Ульяша была привязана к плахам лежака. Он стал копать выше, и открылось плечо, потом грудь, шея и череп. Ульяша была распластана на спине, и Фёдор понял, для чего это было сделано. Добывая останки, он плакал и стонал от горя, гнева и ярости. Где должно быть шее, Фёдор нашёл золотой нательный крест на цепочке. И Фёдору показалось, что он потерял рассудок. Он завыл, словно одинокий волк. Обжигая руки, он с яростью продолжал разгребать землю и увидел между очагом и лежаком обгоревшее тельце сына. Под ним были остатки кожушка, в который тати завернули Степу.

Собрав останки в кучу, Фёдор грузно упал на неё и замер. Спустилась ночь, крепчал мороз, а Фёдор всё лежал не шелохнувшись. Он не издавал никаких звуков, и могло показаться, что он уснул. Ан нет, усталость не сломила его, хотя миновали сутки, в течение которых он ни минуты не отдыхал, не принимал пищи.

Лёжа грудью на бренных останках, Фёдор попытался представить себе, как всё произошло в этой избушке. Оно всплывало словно бы само собой. Звери, кои выкрали Ульяну и Степу с заимки, надругались над нею, а позже, исполняя чью-то волю, подожгли избушку, дабы скрыть следы страшного преступления.