Честь воеводы. Алексей Басманов

Но в тот миг, когда медведь поднялся на задние лапы, дабы подмять под себя Фёдора, раздался яростный лай собак и одна из них бросилась на шатуна, вцепилась ему в бок. Всё случилось так неожиданно, что медведь испугался и, отбросив собаку лапой, побежал. Три черно-белых пса бросились следом.

Фёдор пришёл в себя, повернулся, прислонился к берёзе и открыл глаза. Перед ним стоял человек, в руках у него была рогатина.

   — Кто ты, Божий человек? — спросил он Фёдора.

   — Паломник Филипп, — сумел ответить тот, и Фёдор вновь провалился в чёрную яму.

Охотник, по имени Илья, сходил за санками, положил на них Фёдора и привёз к избушке. Да повозился с ним, пока дотащил до лежака. Он подбросил на тлеющие угли сухих дров, повесил над очагом чугунок, согрел в нём настойку из трав и напоил паломника. Укрыл его толстым суконным одеялом, присел рядом и при свете сальника присмотрелся к его лицу. Фёдор показался Илье довольно молодым, потому как время не отложило на этом лице глубоких морщин. Илья не ошибся, когда подумал, что паломнику не больше тридцати лет. Но охотник был поражён тем, что голова у того была седая, как у древнего старца. Размышляя, Илья подумал, что на долю этого человека выпали жестокие испытания.

Фёдор вёл себя беспокойно. Он то метался на лежаке, то что-то бормотал невнятно. Но отдельные слова доносились явственно. Особенно часто он повторял два имени: Ульяша и Стёпушка. Ещё с яростью вспоминал зверей. «Звери, звери, оставьте их! Оставьте!» Наконец Фёдор перестал метаться, речь его в бреду стала понятнее. Илья взял Фёдора за руку и долго держал, пока не узнал, что перед ним лежал боярин Фёдор Колычев, служилый человек князя Андрея Старицкого, что он в опале от великой княгини Елены Глинской за нарушение крестного целования. И причину побелевшей головы Фёдора Илья узнал, пролил слезу над мужем-отцом Ульяши и Стёпушки. Сам опалённый многими бедами, Илья достал баклагу медовухи, налил полную кружку и выпил. Перекрестился.

   — Помоги тебе Всевышний обрести покой, — скупо сказал Илья и вышел из избушки выдохнуть на морозе печаль, накопившуюся в груди.

В сей миг вернулись к избушке собаки, коих не было несколько долгих часов. Из них ещё не выветрилось возбуждение, они ласкались к хозяину, повизгивали. Илья понял, что собаки одержали верх над шатуном. То было посильно этим крупным псам, потому как каждый из них выходил победителем из схватки с волком.

   — Ну хватит, хватит вам куражиться! Почесть вам будет. — Илья скрылся в холодном доме и вернулся с тремя морожеными рыбинами, отдал их псам. — Держите подарок.

Снова, как на заимке Субботы, Фёдор пришёл в себя только через сутки. Усталость схлынула, и он чувствовал себя довольно бодро, лишь давала о себе знать голова. Увидев Илью, спросил:

   — Где это я, батюшка?

   — Ишь ты, скорый какой! Так я тебе и сказал! — весело отозвался охотник. — Ты в лесу, а вот у кого, сам присмотрись. — Он сидел у оконца, перед ним горел сальник, а рядом на скамье лежало с десяток убитых белок. Охотник снимал с них шкурки.

   — Я ведь куда-то провалился и вовсе не помню, что со мной приключилось.

   — И шатуна не помнишь?

   — Того помню. Десять дён, а может, больше — счёт потерял — мы шли с ним по одной тропе, душа в душу жили. Он же меня и от волков спас.

   — Вот как! Однако и до тебя добрался, как голод прихватил.

   — Делиться уж нечем было. А шатуну то не по нутру пришлось. Спасибо твоим собачкам. И тебе, добрый человек.

   — То-то. Иди к воде, вон в тазу, мой руки и лик. Там поешь что Бог послал.

Фёдор встал, умылся, чистым рушником вытер лицо. Образ Николая Чудотворца заметил в углу, помолился и сказал Илье:

   — Благости тебе, батюшка, сил и здоровья многие лета за спасение моё. Многажды помолюсь за тебя.

Илья тоже обмыл руки и принялся класть на стол дары леса и реки. Подал дичь жареную, зайчатину, балык, морошку мочёную, баклагу медовухи, нарезал хлеба. Как управился, позвал:

   — Садись к столу, боярин, не побрезгуй.

Фёдор удивился: «Вон как он меня величает! А на лбу того не написано». Но виду не подал, сел на скамью к стене.

   — Голоден я, батюшка, вельми. Уходил, так на одного запас нёс, а тут двое...

   — Это хорошо, что поделился. Ан и нам с тобой хватит насытиться. — Илья налил в глиняные чашки-махотки медовухи. — Выпьем за приязнь. Ты о себе всё поведал, боярин Фёдор Степанович Колычев. И о гибели семеюшки молвил, о сынке попечаловался. Потому склоняю перед тобой голову. — И глотнул медовуху одним духом.

   — Спасибо, батюшка, что не утаил мою беспамятную исповедь. Всё так и есть. — И тоже выпил до дна хмельной мёд.

   — Нас с тобой, боярин, одним калёным железом метили. Хочешь знать, кто перед тобой сидит?

   — Коль опаски от меня не видишь, откройся, батюшка. Вижу, что и ты здесь не ради веселья бедуешь, — ответил Фёдор.